— Эй, ведун! — появился из «сарая» хозяин ладьи. — Иди сюда, перемолвиться с тобой желаю.
— Ну вот, — вздохнул Олег. — Не успел наняться, уже «на ковер» вызывают.
Он даже не ожидал, насколько окажется прав. Широкое хозяйское помещение примерно четыре на четыре метра ковры устилали в самом прямом смысле этого слова. Пушистые бухарские, с ворсом в ладонь толщиной, лежали внизу, войлочные турецкие висели на всех стенах… Или Турции в этом мире не существует? Ладьи, помнится, были в употреблении давно… Очень давно… На них ушкуйники Золотую орду грабили, в Норвегию ходили, по Оби в дикие земли. В общем, не меньше тысячи лет в употреблении находились, по такому изделию точно датировки не добиться.
— Садись, Олэг, — указал купец на место перед расстеленной на полу скатертью, — угощайся, гостем будь. Дай, я тебе вина налью древлянского. Белорыбицы отведай итильской, мясца соленого.
— Спасибо, не откажусь…
Придержав ножны, чтобы сабля не попала под ноги, ведун опустился, взял небольшой ломтик рыбы, положил в рот… Слабосоленая рыбка оказалась настолько нежной, словно на язык попал только запах — пахнуло дымком, ощутился легкий привкус жирка, ан рыбки-то уже и нет, растворилась, будто леденец. А вот вино было полной противоположностью: густое, как свежий мусс, оно пахло пряностями, вязало рот, точно черноплодка, и имело яркий вкус терпкого вишневого сока. Олег с огромным наслаждением выпил всю налитую кружку и собственноручно наполнил ее снова, туг же сделав еще несколько глотков.
— Ты ничего не чувствуешь на моей ладье, ведун?
— Я? — Середин пожал плечами. — Да вроде ничего.
— Совсем?
На этот раз Олег чуть помедлил с ответом… Нет, крест холодный, предчувствия никакого нет…
— Нет, ничего не чувствую.
— Видать, плохой ты ведун, Олэг, — вздохнул купец. — Проклята оказалась эта ладья. Вещий Аскорун, волхв ильменский, предрек кораблю сему игрушкой чар колдовских, чернобожских стать. Кружиться путями неведомыми, царствами живыми и мертвыми. А мне предсказал встречу с пучиной и обитателями ее вод, холодными и горячими.
Любовод нервно схватил кружку вина и осушил ее одним глотком. Потом расстегнул кафтан, грубо отшвырнул его в угол, оставшись в ярко-синей шелковой косоворотке с алым воротником. Похоже, зажатый глубоко в душе страх пытался вырваться наружу.
— Мы и к знахарке ходили, что при краде Перунской прижилась, и волхва просили беду отвести, колдунам серебром кланялись — никто беды отвести не берется. Пытался я знакомца одного опытного с собой зазвать — отказался. Да что знакомец, команда, как прослышала, разбежалась вся! Токмо кормчий отцовский, Борислав, и не спужался. Корабельщиков пришлось двойным серебром сманивать, да и то только трое согласились. Судовую рать и вовсе из варягов набрал. Голытьба нищая, ленивая. Про вино токмо помнят, да невольниц вконец замучили, не продать дома будет.
Голытьба нищая, ленивая. Про вино токмо помнят, да невольниц вконец замучили, не продать дома будет. За серебро поначалу согласились, а сейчас норовят прибавки вытребовать, уйти грозят. Боюсь, сбегут, как случай станет. Четыре дня мне осталось до дома дойти. Коли и случится предсказание, то сейчас. Сегодня, завтра. Самое позднее — на Ильмене. Перед Новгородом, думаю, нечисть озерная шалить побоится, боги родные защитят.
— Что же ты сам поплыл в дикие земли, если такое предсказание получил?! — забыл про угощение Олег.
— Коли на роду утонуть написано, — с предельным фатализмом пожал плечами Любовод, — то от воды ни в подвале, ни под одеялом не скроешься. Все едино она тебя найдет. Чего прятаться?
— Это верно, — удивился Середин столь неожиданному слиянию покорности судьбе и безрассудной отваги.
Он встал, приоткрыл полог, посмотрел по сторонам. Мох, полудохлые березки, местами поблескивают болотные окна. И никуда здесь с корабля не выпрыгнешь, не убежишь. Хитер, однако, купец. Сразу про беду не сказал — подождал, пока новому знакомому деваться станет некуда.
— Вот, стало быть, Любовод. почему ты так рьяно уговаривал меня заменить на ладье Радомира! — оглянулся на парня Олег. — Тебе был нужен не воин, а колдун. Ты все еще надеешься снять проклятие, изменить судьбу.
— Ты поклялся защищать корабль и меня так, как только умеешь.
— Ну ты жук! — покачал головой Середин. — Что ни говори, а ты меня все-таки обманул.
— Если бы я рассказал тебе про все сразу, ты бы сбежал, — пояснил купец с таким видом, словно это умозаключение могло оправдать коварную хитрость.
— Жулик.
— Я заплачу тебе вдвое против уговора, коли поможешь добраться домой.
— Как долго еще будут тянуться болота?
— До речки Белой и еще полпути до Любытина. Ты хочешь убежать?
— Конечно, хочу, — взялся за кружку с вином Середин. — Только не могу. Во-первых, некуда. Во-вторых, я дал тебе слово… Хоть ты и мошенник. А я никогда не нарушаю своих обещаний.
— Я заплачу втрое.
— Хорошо. — Вообще-то «хорошо» относилось к просьбе помочь, а не к обещанию утроить вознаграждение, но поправляться Олег не стал. — А теперь, Любовод, помолчи немного, дай мне подумать.
Середин выдернул нож, отрезал себе еще кусочек рыбы, перекинул его в рот и полуприкрыл глаза, пытаясь разобраться в услышанном.