— А вы почему?
— У нас зарядная симметрия, Семчик. Столкнемся — аннигиляция.
— Бросьте! Эмбрионально вы — супруги Кюри с поразительным подобием взаимного тяготения. Даже в именах. Она — Мария Склодовская?Кюри, вы — Янина Желенска?Рослова. Не таращьте глаза: я имею в виду ближайшее будущее. Но подобия?то отрицать не будете? Ведь оба имени через дефис и с польской частицей. Вот отпустит нас Селеста, и вернетесь вы не в Варшавский, а в Московский университет — он, кстати, вам так же близок, — обживетесь где?нибудь у метро «Сокол» или «Аэропорт», поближе ко мне, чтобы сподручнее было в гости бегать. Я даже песенку сочинил о том, что мне снится.
— Что снится?
Шпагин лукаво прищурился и запел вполголоса хрипловатым речитативом:
— …Ваш двухкомнатный рай в блочном доме у «Аэропорта»… Совмещенный санузел, поролоново?мебельный быт… где вниманье соседей, болельщиков сплетни, как спорта, о супругах Кюри шепотком на весь дом раструбит… Ах, супруги Кюри! Что ж поделаешь, вольному воля… Ваш московский эдем меня уже манит давно, где с поваренной книгой совместна теория поля, а с дискретным анализом — три билета в кино.
Лучики детских морщинок у глаз Янины пресмешно разбежались.
— Почему три?
— А мне? Один я, что ли, буду в кино ходить?
— Кино еще будет! — провозгласил распахнувший дверь Рослов. — Новая серия Джеймса Бонда «Смерть на футбольном поле». Кстати говоря, неплохо снят матч.
— Ты о чем? — не понял Шпагин.
— О совпадении. Интересный вариант совпадения искусства и жизни. Фильм Бонда начинается с прибытия двух футбольных команд в город: «Ист?Европа» против «Вест?Европы». То же самое вы сейчас увидите в баре нашего отеля. Двадцать пять или двадцать шесть человек — я не успел сосчитать точно — галдят там, как на бирже. Спрос на джин и виски побил все рекорды мертвых сезонов. Только тренеры и судьи пьют сельтерскую с лимоном. Адская смесь.
— Ясно, — сказал Шпагин и подмигнул Янине: — Не понимаете, Яночка? Так наш Анджей информирует о прибытии инспекционной комиссии ЮНЕСКО.
— Старик скис, как лимон, — продолжал Рослов. — Архаистов, вопреки прогнозам, оказалось больше, и они напористее. Старцев мы попробуем нейтрализовать с помощью Яны, а других, пожалуй, ничем не проймешь. Молодые, но уже червивые, как грибы.
19. АРХАИСТЫ И НОВАТОРЫ
— Прекрати, Анджей.
— Что именно?
— Ты ходишь из угла в угол, как тигр в клетке, а я взираю на тебя, как робинзоновский Пятница. Хватит! Все внизу, а мы на необитаемом острове третьего этажа. Пошел же Семчик: есть, говорит, смысл познакомиться до встречи с Селестой.
— С кем познакомиться? С лапутянами?
— А вдруг эти лапутяне, опровергнув открытие, освободят тебя от необходимости сидеть в Гамильтоне?
— Истину не опровергнешь.
— А что есть истина?
— Я отвечу. Истина — это оптимальный вариант достоверности. Только параметры разные. У одних — вера, у других — опыт, у третьих — логика. У нас все три. Предел вероятности.
У одних — вера, у других — опыт, у третьих — логика. У нас все три. Предел вероятности. Но я предвижу другое. Поражение лапутян — частность. Предвижу игру политических интересов, борьбу влияний, схватку доллара с фунтом, лиры с маркой, франка с песетой. И я не хочу, чтобы меня втягивали в эту помойку. Хочу спокойно искать математический уровень мышления. Без подсказок. Без разноголосицы знаний, которые я могу приобрести, будучи телефонной трубкой Селесты. Экклезиаст сказал: «Умножая знания, умножаешь скорбь». Верно сказал.
Шпагин открыл дверь и постучал, зажмурив глаза. Потом вошел, извлек из кармана портативный магнитофон с микрофоном. За ним двигался длинный и аккуратный, как хорошо заточенный карандаш, профессор Мак?Кэрри. Кислое лицо его без слов поясняло, что происходившее внизу не доставило ему удовольствия. Зато Шпагин сиял.
— О последствиях умножения знаний я уже слышал у закрытой двери. Подтверждаю, только с поправкой: у кого скорбь, у кого смех. Сейчас убедитесь, только включу большой «маг», а то мой портативный работяга отлично слышит, а говорит шепотом. Дикторский текст в паузах, если не возражаете, мой.
Шпагин переставил катушку с пленкой на большой магнитофон на столе и включил запись. Сквозь фон — звон посуды, скрип передвигаемых стульев, кашель и бульканье — прорвались отчетливо слышимые слова:
«…Никогда не поверю, пока не увижу».
«…Вы и не увидите, коллега. Он невидим».
«…Надо понимать, что я оговорился. Хотел сказать: пока не осознаю, что он существует».
Лукавый, лукавый вопрос:
«…А кто, собственно, «он»?»
«…Вызываете на дискуссию? А мне спорить не хочется. Мне пить хочется. Бармен, пива!»
«…А мне мартини».
«…Два мартини!»
«…Все?таки это не мозг. Мозг предполагает сознание, личность. А у него нет личности».
«…Гигантский информарий. Разум?память».
«…И вы верите? Как все это хранится у него в условиях невидимости?»
«…А может, просто недоступности визуальному наблюдению?»
«…Так они же зонд запускали. Прошел, как обычно. С ветерком. И химический состав воздуха — норма».
«…Меня не интересует проблема хранения информации. Вероятно, она кодируется. Что?нибудь вроде математических моделей и микрофильмов…»
«…Невидимых?»