— Где хозяин? — спросил он по-латыни.
Его поняли, но отвечать не спешили, бросая вопросительные взгляды в сторону трюма, откуда раздавалась громкая брань. Однако, хозяин — с виду чистый грек, бородатый, с горбатым носом — скоро сам поднялся по лестнице из трюма, где распекал своих работников.
— Что ты хочешь, путник? — спросил его хозяин на сносной латыни. — Купить мое зерно? Но я уже все продал на сегодня. Торги окончены, приходи завтра, и ты получишь лучшее зерно во всем Риме. У меня еще немного осталось.
— Мне не нужно твое зерно, — усмехнулся Федор. — У меня к тебе совсем другое дело. И оно может тебя озолотить.
Услышав про золото, горбоносый хищно осклабился, а затем сделал знак, чтобы Федор следовал за ним. Сам же вдоль борта направился на корму. Оглядевшись по сторонам и нащупав рукоять кинжала, морпех двинулся по пятам.
Сам же вдоль борта направился на корму. Оглядевшись по сторонам и нащупав рукоять кинжала, морпех двинулся по пятам. Хозяин остановился у рулевого весла. Никаких надстроек на палубе не наблюдалось, если не считать мощной мачты и ограждений вдоль борта. Они по-прежнему оставались в поле зрения матросов, но теперь те вряд ли могли их услышать. Да и сумерки над морем быстро сгущались.
— Долго вы пробудете здесь? — спросил Федор, бросив взгляд в сторону боевых кораблей, маячивших на рейде.
— Я собирался завтра распродать остатки зерна и отправиться домой, — буркнул «грек». — Но что за дело ты хотел предложить мне, путник?
Федор не торопился с ответом, пытаясь выудить как можно больше информации о судне и его владельце.
— Откуда вы? — спросил он.
Горбоносый, чуявший наживу, пристально взглянул на странного римлянина, но, тем не менее, ответил.
— Из Каралиса… — он заметил недоумение в глазах незнакомца и поспешно добавил. — Что на острове Сардиния.
— Понятно, — кивнул Федор, услышав знакомое название. — Значит, сарды.
«Хорошо, что не греки, — слегка успокоился морпех. — С греками договариваться — дохлый номер, а этот, может, еще и согласится».
— Мне срочно нужно отплыть из этого города, — начал он издалека.
— И куда хочет добраться путник? — помог ему горбоносый.
— Мне нужно, чтобы твой корабль заплыл немного дальше, чем находиться твой остров, и высадил меня на другом берегу моря, — Федор помолчал, изучая хитрое лицо собеседника, вздохнул и открылся. — Мне нужно в Карфаген.
«Грек» ухмыльнулся.
— Это будет дорого стоить, путник, — довольно заметил он. — Римские граждане не частые гости в Карфагене. А воды за Сицилией бороздят триеры консулов. Мне придется обойти все опасные места, а это лишний день.
— Я заплачу, — произнес волшебную фразу «римский гражданин».
Торговались они довольно долго. Хозяин происходил из сардов, умевших блюсти выгоду ничуть не хуже греков, тем более, что ему уже стало ясно — выбора у Федора нет, да и с местным законом, похоже, не лады. Слишком часто озирается. А с такого путника можно было снять последнюю рубашку. В конечном итоге, в жадные руки горбоносого перекочевали почти все ассы из кошелька Чайки и половина наградного золота, полученного за избиение галлов. На такие деньги хозяин мог себе купить столько зерна, что хватило бы снова заполнить трюмы. Оставшуюся часть морпех согласился отдать только по прибытии на место. «Грек» долго не соглашался, но потом сдался.
— Ночью не пойду, — предупредил он. — Да и не выпустят из гавани. Отправимся утром.
Федор же недвусмысленно пояснил, что его никто не должен видеть до самого отплытия.
— Я спрячу тебя в трюм, — ответил владелец зерновоза. — Полезай прямо сейчас. За оставшимися мешками тебя никто не увидит.
— Сколько плыть до Карфагена? — спросил Чайка, бросив взгляд на едва различимые во мраке волны.
— Так, чтобы не перехватили, дней семь, — сообщил горбоносый, занимавший на судне, скорее всего, и должность капитана.
— Ясно, — кивнул беглый опцион и, придерживая тогу, полез в трюм, где двое моряков в полумраке перекладывали непроданные мешки пшеницы поближе к люку, чтобы назавтра без дополнительных хлопот подать их наверх.
Капитан что-то рявкнул им на своем диалекте, и они, бросив работу, полезли на палубу.
Капитан что-то рявкнул им на своем диалекте, и они, бросив работу, полезли на палубу. Укрывшись за баррикадой из мешков, Федор устроился на широкой лавке, спешно доставленной самим хозяином. Приставив ее к борту, укрепил мешками, чтобы не елозила, лег на спину, закутался в тогу и попытался расслабиться. Если горбоносый не сдаст, то придется плыть целую неделю в этом вонючем трюме, где под ногами что-то постоянно пищало и шуршало. Но это лучше, чем сразу лишиться головы за убийство трех катафрактариев и одного раба. О том, что сейчас происходит с Юлией, он ничего знать не мог. Но для него теперь главное — уйти от римского правосудия, а уж в будущем он найдет способ сообщить ей о себе. Ведь он обещал.
Положив руку на кинжал, Федор некоторое время лежал, вслушиваясь в голоса матросов на палубе и затихавшие звуки порта, а потом задремал. День безумной скачки давал себя знать.
Когда он проснулся, корабль покачивался из стороны в сторону, а снаружи раздавался приятный уху плеск волн. Приподнявшись, морпех выглянул из-за мешков. Сквозь открытое квадратное отверстие люка в трюм падали солнечные лучи, разгоняя царивший здесь полумрак. Федор пробрался к отверстию, сделал три шага по узкой скрипучей лесенке, что вела наверх, и осторожно высунул голову наружу. Вокруг простиралось безбрежное море. На палубе возились матросы, натягивая носовой парус. «Свобода», — восхитился Федор, вдыхая соленый морской воздух.