Очнулся я оттого, что кто?то мягко, но настойчиво хлестал меня по щекам. Открыв глаза, я увидал над собой встревоженные лица Зернова и Мартина.
— Каков нокаут! — подмигнул мне Мартин. — Пять минут привожу тебя в чувство.
— Что это было? — спросил я, еле ворочая языком.
— Поля, — коротко ответил Борис. — Силовые поля с определенной концентрацией направления.
— Для чего?
— Полагаю, не для нашего развлечения.
Я только поежился от боли: все тело ныло, как после крепкой тренировки на ринге.
— Незачем было лезть в драку, — наставительно заметил Мартин. — Они лежачих не бьют. Вот я и отлеживался, пока они не исчезли.
— Их уже нет, — коротко пояснил Зернов, помогая мне встать. — И перегрузок нет. Путь свободен.
Зернов ошибался: впереди был тупик — красная стена, как и в начале коридора. Пройдем мы ее или нет?
27. ИДИЛЛИЯ
Прошли, но с трудом. Стена оказалась покрепче прежних — жесткая плоскость с ничтожной упругостью. То ли в механизме проходимости что?то заело, то ли нас действительно не хотели пускать, но проторчали мы в коридоре довольно долго. Открылся проход внезапно, когда мы, меньше всего ожидая этого, уселись перед ним, чтобы обсудить положение. Да и открылась стена по?иному, не размякла, а растаяла, оставив в воздухе лишь розовый туман.
То, что открылось за ней, показалось бредом, галлюцинацией, волшебным миражем в красной пустыне. Впрочем, и пустыни не было, не только красной. Перед нами расстилалось зеленое поле, расшитое бело?розовыми стежками клевера и золотистыми пятнышками ромашек. Обыкновенное земное поле, широкое и холмистое, как в Швейцарии или в Подмосковье у Звенигорода. И голубая речушка вдали, почему?то очень знакомая, и виданный?перевиданный проселок, сухой и пыльный, с накатанными колеями от полуторок и трехтонок. Даже мост через речонку — не бетонный и не стальной — встречал знакомыми нетесаными бревнами. А за рекой, за дорогой — что за наваждение! — паслись коровы, белые, рыжие, пятнистые, с колокольчиками на шее, с надпиленными рогами, меланхоличные, разомлевшие от жары. И уже совсем далеко виднелась темно?зеленая полоска леса, не похожего на здешние даже издали.
И все?таки в пейзаже было что?то странное и чужое. Я сразу понял что: не было следов человека и его дел. Ни телеграфных столбов вдоль дороги, ни линии высоковольтной передачи, ни пастуха с подпасками, ни удочек, закинутых над черными заводями, ни грузовиков на дороге, ни путников — никого.
Из коридора в поле вели ступеньки — деревянные, щербатые, потемневшие от времени и дождей.
Они противно скрипели под ногами. Я первым ступил на траву, побежал навстречу теплому ветерку и крикнул:
— А ну сюда!
И осекся. Зернов и Мартин уже сошли со щербатых ступенек, но еще не видели, что и ступеньки, и розовая вуаль стены, и коридор за ней, и вообще все, что могло хоть приблизительно напоминать покинутый нами завод, — все исчезло. Позади простиралось то же поле, и дорога, поворачивая прихотливой петлей, ползла к горизонту с такой же полоской леса. Это было так страшно, что я вскрикнул. Мартин потом говорил, что у меня был вид человека, узревшего привидение. Не знаю, как выглядел я, но у Мартина с Зерновым вид был не лучше.
— Трансформация интерьера, — задумчиво произнес Зернов, — как в Сен?Дизье, — и замолчал.
Мы не знали, радоваться нам или плакать. Радоваться идиллическому концу нашего путешествия — а впрочем, конец ли это? — или плакать по так и не открытой тайне завода. Мы сидели на росистой траве и молчали. Не помню, сколько прошло — полчаса, час, не хотелось ни думать, ни говорить: слишком резким был переход от сверхпроходимости и невидимок к этой зеленой идиллии.
Но Зернов оставался Зерновым; он посмотрел на часы и сказал:
— А солнце?то бутафорское.
Мы поглядели на солнце и ничего не поняли: солнце как солнце — желтое, пламенеющее, с белесым ореолом вокруг диска.
— Я уже давно слежу за ним, — продолжал он. — Не сдвинулось ни на метр. Висит, как люстра.
— Как ты это заметил? — спросил я.
— По тени. — Он указал на тоненькую тень от ножа Мартина, упиравшуюся точно в стебель ромашки. — Как была, так и осталась.
— А нож откуда?
— Я воткнул, — подал голос Мартин. — Сидеть неудобно было — мешал.
— А я еще обратил внимание на тень от ножа, — засмеялся Зернов. — Очень уж точно она в ромашку пришлась. А потом случайно взглянул: на том же месте лежит, ни на миллиметр не сдвинулась. — Он снова засмеялся беззаботно и весело, как будто его ничуточки не удивляло ни исчезновение завода, ни загадочное поведение солнца.
— Не понимаю, чему ты радуешься.
— Ясности, Юрий, ясности. — Он вытащил из земли нож, щелкнул тоненьким лезвием. — Ничто не исчезло и не растаяло. И никуда мы из завода не выходили. Просто перешли в следующий цех сквозь очередную неправдоподобную стену. И не наша вина, что этот цех оказался таким… обычным. И травка, и коровки…
— Тоже бутафорские?
Я не включался в игру. А он продолжал с этаким гидовским превосходством:
— Почему бутафорские? Настоящие. Только солнце иллюзорное, а все остальное — и лужок, и буренки — вполне добротная модель. Даже молока, я уверен, можно попробовать. Ну, кто умеет доить коров?