— Что случилось?
— Некуда дальше — стена.
— Так иди сквозь. Это же кисель.
— Был кисель. А сейчас резина. Я кулак отшиб.
Я попробовал пройти и наткнулся на нечто твердое, как протектор.
— Значит, назад под купол?
— Подождем, — философски заметил Зернов. — Стена у «Генисаретского озера» тоже не сразу открылась. Повторим опыт Мартина.
— Какой опыт?
— Прислонюсь. — Он помолчал. — Провалюсь — подам голос. Все на ощупь, как в стране слепых. Небольшое удовольствие для зрячего.
— А как вы догадались, что стена именно здесь? — спросил Мартин.
— Логически. Если сзади вход, впереди выход.
— А если это не выход?
— Будем его искать.
Перспектива снова бродить в багровом тумане мало прельщала. Я уже хотел было объявить об этом Зернову, как он закричал:
— Стена открылась! Скорее!
Шаг вперед — и плотный багровый газ снова сменился розовой дымкой, в которой все стало видно — и наши сцепившиеся в тревоге руки, и наши лица, на которых радость боролась с только что пережитым испугом.
25. ШАГИ ПО ЛИЦУ
Перед нами был зал, большой и высокий, как закрытый теннисный корт стадиона «Динамо». Холодный и мрачноватый, он освещался множеством нелепых светильников, в беспорядке расставленных на полу. Они напоминали бесформенные мешки, набитые чем?то вязким и блестящим, как рыбья чешуя. Она и была источником этого холодного серебристого света, позволявшего видеть привычно красные стены зала, его неровный, но твердый пол и растекшееся золотое пятно посреди, такое большое, что казалось, здесь вылили, по крайней мере, цистерну золотой краски, которой подновляют изделия из папье?маше в декорационных мастерских Большого театра.
Не скрою, это было красиво: мерцающие серебряные фонари и гигантская золотая монета, небрежно брошенная Гулливером на черный пол Лилипутии.
— Усиление пульсации, — подметил Зернов. — Что это? Начало нового действия?
— Ты о чем?
— «Мешки» пульсируют.
Я присмотрелся. «Мешки» действительно пульсировали, но не все и по?разному. Пульсация одних походила на равномерное и медленное дыхание, словно в них периодически то накачивали, то выпускали воздух. Другие «дышали» часто и неровно, а серебристое сияние в них в такт этим «вздохам» то усиливалось, то слабело, почти угасая. Лишь еле заметные искорки пробегали тогда по гладкой коже «мешка».
— А вдруг они живые? — насторожился Мартин.
— Любопытная штука, — продолжал, не слушая его, Зернов. — Посмотрите?ка сюда: у стены, третий слева.
С третьим слева «мешком» происходило действительно что?то странное. «Дыхание» его стало мелким и частым, вероятно, больше ста «вздохов» в минуту, а мерцающее сияние превратилось в ровный, особенно яркий свет. И оно все усиливалось, а «мешок» уже не дышал, он словно подскакивал на месте, и скачки с каждой секундой становились все отчетливее. И вдруг он, сорвавшись с места, большими прыжками стал продвигаться вперед, лавируя между светящимися собратьями.
Он направлялся к золотому пятну, с каждым разом удлиняя прыжок. Зернов схватил меня за руку и даже пригнулся, наблюдая за ожившим светильником.
— Сейчас, сейчас… — бормотал он, — ну, еще немного, еще…
И, словно услышав его слова, «мешок» сделал гигантский прыжок, точно опустившись на золотое пятно. Пульсация его тут же прекратилась, он вспыхнул уже не серебристым, а белым, как от накала, светом — и пропал. Загадочно и бесследно, будто его не было и в помине.
— Финис, — по привычке сказал Зернов. — Ну а где следующий?
Он явно не удивился ни поведению взбесившегося «мешка», ни его загадочному исчезновению. В глазах его я читал только любопытство — не праздное любопытство зеваки, охочего до необычных зрелищ, а пытливое любопытство ученого, встретившегося с Неведомым.
— Куда же он делся? — спросил Мартин.
— Сгорел в пещи огненной, — сказал я.
— Она же холодная.
— А ты пощупай.
— Что?то не хочется, — засмеялся Мартин.
— И не советую, — вмешался Зернов, — не подстрекай, Юра. Все здесь сложно, необычно и небезопасно. Может быть, даже очень опасно. Экспериментировать не будем, тем более что готов еще один подопытный кролик.
Еще один «мешок» в точности повторил действия своего предшественника. Так же медленно разгорался, лихорадочно пульсируя и подпрыгивая, так же бодро допрыгал до середины золотого пятна, так же вспыхнул напоследок и пропал, не оставив ни гари, ни копоти.
— Мне кажется, — заметил Зернов, — что воздух у пятна должен нагреваться.
Так же медленно разгорался, лихорадочно пульсируя и подпрыгивая, так же бодро допрыгал до середины золотого пятна, так же вспыхнул напоследок и пропал, не оставив ни гари, ни копоти.
— Мне кажется, — заметил Зернов, — что воздух у пятна должен нагреваться.
— Почему?
— Давай проверим.
— Может быть, не стоит, — нерешительно возразил я. — Кто знает, что это за фокусы!
Но Зернов уже пробирался к золотой кляксе, лавируя среди агонизирующих «мешков».
— Так и есть. — Он обернулся и помахал нам рукой. — Жара, как в парилке, и никаких ужасов!
Я последовал его примеру и сразу почувствовал, как нагревается воздух.
— Как ты догадался? — крикнул я Борису. — Оно действительно горячее.
— Опять промазал, — усмехнулся он. — Пятно само по себе отнюдь не горячее. — Он тронул ладонью край золота. — Ледышка. Горяч только воздух.