Это мистер Натансон, булочник. Он живет на первом этаже, за кондитерской.
Он живет на первом этаже, за кондитерской. У него есть телефон. Эдди открывает дверь: за дверью, в халате, стоит мистер Натансон. Взгляд у него тревожный.
— Эдди, — говорит он, — пойдем со мной. Тебя к телефону. Мне кажется, что?то случилось с твоим отцом.
— Меня зовут Руби.
И тут Эдди вдруг понимает, почему лицо этой женщины показалось ему знакомым. Он видел его на фотографии, что лежала где?то в глубине ремонтной мастерской, среди старых справочников и документов, оставшихся от первых владельцев парка.
— Старый вход… — произнес Эдди.
Женщина с удовлетворением кивнула. Первоначальный вход в «Пирс Руби» был некой вехой в истории парка — огромная арка, в стиле старинных французских, с колоннами, с каннелюрами и остроконечным куполом наверху. А чуть ниже купола, под которым проходили все посетители, — живописный портрет красивой женщины. Этой самой женщины. Руби.
— Но эта штука была разрушена давным?давно, — сказал Эдди. — Был огромный… — Он вдруг замолчал.
— Пожар, — сказала старуха. — Я знаю. Огромный пожар. — Она опустила голову и посмотрела сквозь очки куда?то вниз, словно читая что?то лежащее у нее на коленях. — Это был День независимости, Четвертое июля — праздник. Эмиль любил праздники. «Праздники хороши для бизнеса, — бывало говорил он. — Если День независимости прошел удачно, все лето будет удачным». Так вот, Эмиль тогда решил устроить фейерверк. И пригласил маленький военный оркестр. И даже нанял специально для этого выходного дополнительно людей, в основном разнорабочих из округи.
Но вечером, накануне праздника, случилось неожиданное. День был жаркий, и жара не спала даже после захода солнца, так что несколько разнорабочих решили лечь спать на дворе, позади мастерских. И чтобы приготовить еду, они развели в металлической бочке костер.
Поздно ночью рабочие начали выпивать и курить. В руки им попались фейерверки — те, что поменьше, и они их принялись запускать. Подул ветер. Полетели искры. А в те времена все делалось из дерева и было просмолено…
Старуха покачала головой.
— Дальше все произошло в мгновение ока. Огонь охватил центральную аллею, киоски, где продавалась еда, клетки с животными. Разнорабочие удрали. И к тому времени, как нас разбудили и рассказали о пожаре, «Пирс Руби» был уже весь в огне. Мы увидели из окна жуткое оранжевое пламя. Услышали цоканье копыт и шум мотора пожарной машины. Народ повалил на улицу.
Я умоляла Эмиля не ходить туда, но все было без толку. Конечно же, он не мог не пойти. Не мог не ринуться к бушующему огню, пытаясь спасти строившееся годами, и, конечно же, его охватили гнев и ужас, а когда он увидел, что загорелся вход — с моим именем и портретом на нем, — то уж совсем потерял рассудок. Стал хватать ведра с водой и лить ее на колонны, и одна колонна упала прямо на него.
Женщина сложила руки, как в молитве, и поднесла их к губам.
— За одну ночь вся наша жизнь переменилась. Эмиль всегда любил рисковать, и на парк у него была совсем маленькая страховка. Он потерял все состояние. От его замечательного подарка ничего не осталось.
В отчаянии, он за бесценок продал обугленные развалины одному бизнесмену из Пенсильвании. Тот отстроил парк заново и сохранил его прежнее название. Только парк уже был не наш.
Тело Эмиля было покалечено, дух — сломлен. Лишь через три года он снова начал ходить. Мы переехали за город, в маленькую квартирку, где жили очень скромно — я ухаживала за моим искалеченным мужем и все время думала только об одном.
Старуха смолкла.
— О чем же? — спросил Эдди.
— Лучше бы он никогда в жизни не строил этого парка.
— О чем же? — спросил Эдди.
— Лучше бы он никогда в жизни не строил этого парка.
Старуха помолчала. Эдди уставился в необъятное нефритово?зеленое небо. Он думал о том, сколько раз он сам размышлял о том же, что и она: лучше бы тот, кто в свое время построил парк, потратил свои деньги на что?нибудь другое.
— Жалко, что такое произошло с вашим мужем, — сказал Эдди, не зная, что еще добавить.
Старуха улыбнулась:
— Спасибо, милый. Только мы после того пожара еще долго прожили. Вырастили троих детей. Эмиль часто болел, то и дело попадал в больницу. Оставил меня вдовой, когда мне было уже за пятьдесят. Погляди на мое морщинистое лицо. — Она приподняла подбородок. — Каждая морщинка досталась мне неспроста.
Эдди задумчиво нахмурился:
— Я никак не пойму. Разве мы когда?нибудь… встречались? Вы хоть раз приходили на пирс?
— Нет, — ответила Руби. — Я его больше видеть не хотела. Дети мои ходили туда, и внуки, и правнуки. А я — нет. Для меня рай был как можно дальше от океана, в той набитой посетителями закусочной, где жизнь моя была простой, где за мной ухаживал Эмиль.
Эдди потер виски. От его дыхания изо рта шел пар.
— Так почему же я здесь? — спросил он. — Я хочу сказать… Ваш рассказ… Пожар и все такое, это же произошло еще до моего рождения.
— То, что происходит до твоего рождения, на твоей жизни тоже может сказаться, — заметила старуха. — И люди, что жили до тебя, тоже могут повлиять на твою жизнь.
Каждый день мы бываем в местах, которых и в помине не было, если б, не эти люди. Мы вот порой думаем, что места, где мы работаем и где проводим столько времени, появились тогда, когда мы туда пришли. А это совсем не так.