Еще Ростик каким-то образом понял, что кольцо насекомых, опоясавшее Боловск еще летом, то самое, которое люди не смогли ни преодолеть, ни отодвинуть в степь, крысы попросту смяли. Кузнечики, увлеченные своей победой над городом, погибли практически все.
На седьмой день сидения в подземелье стало ясно, что наиболее легкую для себя пищу в городе крысы уже прикончили. Теперь они взялись за деревья, причем кусты сирени, например, сожрали подчистую, даже закапываясь в мерзлую землю, чтобы разыскать корни. Другие крысы выгрызали известку. От этого иные дома, как заметил Ростик, дали трещины. Стало понятно, почему в Старом городе так легко можно было обвалить часть стен. Это было важным открытием, оно подтверждало, что нападение летающих крыс можно пересидеть, раз в свое время с этим справились Гошоды. И не один раз, наверное.
На девятый день Ростик заметил, что от погибших людей не осталось даже костей. Он сходил к тамбуру, где, как он помнил, лежали два солдата, не успевшие закрыть наружную дверь. Тела исчезли, а внешние двери были заперты. Охранники так ловко с этим справились, что никто ничего не заметил.
Впрочем, почти никто и не хотел ничего замечать. Нужно было ждать — все так и делали.
Глава 30
Внезапно Ростик почувствовал, что на него кто-то смотрит.
Он оторвался от окуляров и попытался глазами, привыкшими к свету яркого, солнечного полдня наверху, различить, что творится вокруг. Как всегда, сначала ему показалось, что тут стоял полный мрак. Лишь кое-где горели керосиновые лампы да совсем далеко на серой бетонной стене играл отблеск пламени, вырывающегося из печи. Потом он сумел различить тень человека, который рассматривал его метров с пяти.
— Эй, — позвал Ростик, потом понял, что почти кричит, и спросил уже тише: — Кто тут?
Зашуршал бетон под мягкими резиновыми подметками, и к Ростику вышла… Он даже не поверил сначала.
— Любаня? Это в самом деле ты?
Тут только до него дошло, что она двигается, стараясь не опираться на правую ногу. А в правой руке отчаянно сжимает костыль. Но ее бледные, потрескавшиеся, словно бы облитые воском губы улыбались. Она ответила сиплым шепотом, от которого у Ростика сжалось сердце:
— Точно тебе говорю — это я.
— Ты жива… Что это значит?
— Я была в полевом госпитале у завода, когда там… Когда насекомые…
Она не договорила. Ростик вскочил с табуретки, поставленной у окуляров, подхватил ее. Освободившееся место тут же занял Боец. Он уже долго ждал своей очереди, подпирая стену.
— Где же ты все это время была?
— В первом убежище, с ранеными, — пояснила Любаня своим погасшим, омертвелым шепотом.
— А мама мне ничего не сказала.
Любаня опять попробовала было улыбнуться.
— Ты ее когда последний раз видел?
Ростик честно попытался припомнить. Мама работала так много, выхаживая слабеющих и умирающих людей, что ей и на сон-то времени почти не оставалось. Ему все время казалось нечестным нагружать ее еще и своими разговорами, у него-то все было как раз в порядке, гораздо лучше, чем у других.
— Дня три назад?
— Ты спрашиваешь или отвечаешь на мой вопрос?
Замечание было верное. Он, конечно, спрашивал, и по одному этому можно было судить, что в ответе не уверен.
Они, обнявшись, неторопливо шли мимо грубо сколоченных нар с людьми, которые лежали, сидели, тихонько разговаривали или безучастно смотрели остановившимся взглядом на голые стены вокруг. Еще полгода назад Ростик счел бы тот жест, каким он поддерживал Любаню, неприличным. Но сейчас ему так не казалось. По одному этому он вдруг осознал, насколько изменился за эти месяцы, какими жесткими, суровыми уроками приспосабливало его к себе Полдневье.
Внезапно из толпы, сгрудившейся около печи, появилась фигура в белом, испачканном выше всякого разумения, халате. Это была та самая сестра, которая не смогла спасти солдат в день, когда закрыли дверь.
— Люба, я же просила тебя не вставать, тебе еще рано.
— Татьяна Федоровна, я возвращаюсь в кровать. — Сестра смерила Ростика оценивающим взглядом. Люба заметила это и добавила: — Вот видите, друга детства случайно встретила
— Тоже мне, друг детства, — фыркнула сестра Татьяна Федоровна. — Это сын Гриневой.
Она повернулась и растворилась в темной толпе. Любаня повернулась к Ростику.
— Ты не думай, она отличная тетка. Но у нее все погибли в сентябре, и она…
— Ты с ней тоже на заводе познакомилась?
Любаня оперлась на Ростика сильнее, вероятно, у нее закружилась голова.
— Я со всеми там познакомилась… Кроме тебя — ты ведь остался неуязвимым.
.. Кроме тебя — ты ведь остался неуязвимым.
— Да, меня они не задели, — подтвердил Ростик, практически уже поднимая Любаню на руки, потому что идти ей было трудно. — Как ты оказалась на заводе?
— Да, — кивнула она головой, повиснув у него на руках, — отнеси меня, сама не могу… Нас перевели с аэродрома, когда на заводе что-то прорвалось. В первую ночь погибла половина взвода, а днем добили остальных, я одна осталась из отделения в живых, да и то… Не очень в этом уверена.
Он отнес ее и просидел у кровати, кстати, самой обычной, пружинной больничной кровати, каких в этом отсеке оказалось большинство, весь остаток дня. Туда же ему Татьяна Федоровна вдруг сама, без подсказки или просьбы, принесла ужин и кружку воды.