— Эрик, — говорит Эрик и не узнает своего голоса.
— А фамилия?
Эрик силится вспомнить, наконец вспоминает:
— Томса. Эрик Томса, улица Капитанская, дом семь, квартира девятнадцать. Студент университета, факультет естественных наук.
— Что с вами случилось?
— Я шел с вокзала… что-то случилось? Ничего не помню. Где я?
— В больнице. Вас сняли спасатели с волнолома. Вы много времени провели в воде. Вы помните это?
— Нет.
— У вас на голове был мотошлем. Вы ехали на мотоцикле?
— Я не помню, — говорит Эрик беспомощно. — Я шел с вокзала… и все.
— Понятно, — говорит человек и встает. — Хотите спать?
— Наверное, — говорит Эрик. — Хочу.
— Спите, — говорит человек, и Эрик засыпает.
Пошел дождь, перестал и опять пошел — мелкий, злобный, холодный. От него никак нельзя было укрыться, Эрик ерзал, ворочался, наконец проснулся. Капли били по дребезжащему подоконнику. Был уже, кажется, вечер. Сразу засосало под ложечкой — и от голода, и от чувства, что что-то осталось несделанным. Эрик осторожно встал. Ноги держали, хотя и ломило во всех суставах, да и мышцы гудели, как провода под ветром. В палате была еще одна койка — пустая, даже без матраца. Туалет был здесь же: туалет, умывальник и даже душ. Эрик стянул с себя пижаму и пустил самую горячую воду. Струи проникали до самой селезенки, вымывая из организма последние воспоминания об утреннем холоде. Он растирался шершавым полотенцем, когда дверь палаты открылась.
— Больной! — сказал чей-то полузнакомый голос. — Ты куда пропал?
— Иду! — откликнулся Эрик.
Он влез в пижамные штаны и, запахивая куртку, вышел из душа.
На незастеленной кровати сидел худощавый, не слишком молодой — за сорок — человек с запоминающимся лицом: огромный выпуклый лоб, переходящий в лысину, живые глазки за очками, слегка приплюснутый нос, светлые усы и бородка — светлые, редкие и не слишком обязательные, а потому, наверное, и неухоженные. Была на нем светло-серая рубашка с короткими рукавами и застиранные до белизны джинсы.
— Полное выздоровление? — поинтересовался он, и Эрик вспомнил этот голос: когда он просыпался, голос задавал вопросы.
— Вы доктор? — спросил Эрик.
— Да, — сказал тот. — Про вас я уже все знаю. Меня зовут Леопольд Петцер, я доктор медицины, психоневролог. Мы сейчас находимся в больнице Общества спасения на водах — я у них изредка консультирую, сегодня, в частности. Пока вы тут спали, я попытался восстановить события вчерашнего вашего дня… Эрик! Слушайте, можно говорить вам «ты»? Так лучше… Значит, дела обстоят… м-м… есть одно обстоятельство, я скажу еще какое, которое заставило меня тобой заинтересоваться. Так вот: все, что я делал, я делал по собственной инициативе, и только. Что бы я ни узнал — дальше меня дело не пойдет. Без твоего, разумеется, согласия. Ни полиция, ни сам господь бог не узнают от меня ничего. Можешь мне не верить, можешь запираться — тогда я тебе не сумею помочь. А тебе нужна помощь, не так ли? Ладно, ты пока думай, а я буду говорить. Значит, по порядку: в седьмом часу вечера Эрик Томса вышел из дома, одетый несколько теплее, чем того требовала погода. За два часа до этого девушка Эрика Томсы вышла из его квартиры в весьма расстроенных чувствах. В восемь часов Эрик приходит к матери своего близкого друга и узнает от нее, что друг погиб, а через десять минут выбегает вон. Наконец, в двенадцать часов ночи его видят на вокзале, он чем-то расстроен, говорит, что провожал подружку, и уходит куда-то. Наконец, в семь часов утра его снимают с того, что называется волноломом, — на самом деле это конец одной из канализационных труб, но сейчас это неважно, — так вот, его снимают с этого волнолома в километре от берега, снимают в бессознательном состоянии, причем на голове у Эрика Томсы шлем, принадлежащий некоему Алексу Ференцу, без определенных занятий, который ночью подвергся — я говорю об Алексе — нападению банды неизвестных подростков и получил легкие телесные повреждения. Наконец, в найденной на берегу сумке обнаружены документы на имя Эрика Томсы и железнодорожный билет на поезд, отходивший в двадцать три сорок… денег вот, к сожалению, не оказалось… Далее: поскольку Эрик Томса был, так сказать, слегка заторможен, то черепно-мозговая травма у него не исключалась, и ему был сделан рентгеновский снимок черепа… и вот, Эрик, увидев этот снимок, я, мягко говоря, опупел…
Эрик чувствовал, что внутри у него все натягивается, натягивается — и вот сейчас лопнет, и тогда уже не будет ничего. Доктор же совершенно спокойно взял с кровати черный конверт и извлек из него пленку: два черных снимка, череп анфас и в профиль, и — Эрик не сразу понял, что это касается его, — в черепе ярко-белый паучок: округлое тельце, отдельно — головка на тонкой шейке, и два десятка стрельчатых ножек, коротеньких и длинных, очень длинных…
— Это… я? — выдавил из себя Эрик.
— Ты, парень, — сказал доктор.
— А — это?..
— Вот и я хотел бы знать… — сказал доктор. — Я так понимаю, что для тебя все это… м-м… слегка неожиданно, так?
— Мягко говоря… — Эрик вдруг почувствовал, что темнеет в глазах, и вцепился в спинку кровати.
— О, черт… доктор…
— Воды дать?