— Я художник. Я скульптор. Я фотограф. Я слесарь. Я плотник… У меня много профессий, — любил вставить в разговоре Карандаш.

И Михаил Николаевич действительно неплохо рисовал, занимался лепкой, у него это прилично получалось; реквизит он делал часто самостоятельно — обточить деталь, смастерить что-то своими руками для него удовольствие.

Михаил Николаевич придирчиво относился к рекламе. Часами он просиживал с художниками над эскизами, обсуждая решение плаката, композицию, шрифт. Некоторые художники не выдерживали споров, воспринимали замечания и пожелания Карандаша, порой высказанные в резкой форме, болезненно и прекращали работу с ним. Но если в результате содружества артиста и художника плакаты все-таки получались, то они выглядели всегда яркими и броскими. В каждом из них чувствовался глаз Карандаша. Плакаты и клише для газет Михаил Николаевич возил на гастроли с собою в двух специальных ящиках. В каждом городе он скупо отсчитывал администратору цирка плакаты и подробно инструктировал, в каком количестве и в каких местах их нужно расклеить.

На другой день он на машине объезжал весь город, проверяя, правильно ли развесили рекламу. И плохо приходилось человеку, если он обманул Михаила Николаевича.

Позже, во время наших встреч на перекрестке гастрольных маршрутов, Михаил Николаевич шутливо говорил мне:

— Знаешь что, — с годами он стал меня называть на «ты», и это мне приятно, — ты не забыл, с тебя ведь причитается.

Отлично зная, о чем будет говорить учитель, я делаю удивленные глаза и спрашиваю:

— За что, Михаил Николаевич?

— Ну как же? — И он начинает перечислять, загибая пальцы на руке: первых, я тебя женил…

Уходя от Карандаша, я переживал наш разрыв. В душе жалел Карандаша. Мне даже представилась картинка: сидит в гардеробной одинокий маленький человек, брошенный учениками, в которых он вложил столько сил. Рядом с ним только верные друзья — собаки Клякса и Пушок. А он грустит, не зная, что же теперь ему делать.

В действительности все выглядело иначе. И жалеть нам нужно было самих себя, потому что Карандаш быстро нашел себе новых неплохих партнеров, начал с ними работать, а мы с Мишей попали в положение незавидное.

Клоуна надо видеть

* * *

…

Когда обезьяна рассмеялась, увидев себя в зеркале, — родился человек.

Перелистывая страницы книг с мемуарами артистов цирка, я узнавал, что в цирке работало немало талантливых клоунов, вошедших в историю нашего искусства. Но как бы подробно ни рассказывалось о клоунах, мне трудно представить, какими они были на самом деле, как работали. Клоунов нужно видеть своими глазами на манеже, чтобы иметь о них полное представление.

Искусство клоунады рождается при непосредственном контакте зрителя и артиста. И в этом я еще раз убедился, попав почти на целый год в группу клоунов при Московском цирке.

Байкалов — наш покровитель

…

Сегодня директор цирка Байкалов на собрании выступил с докладом «О новых путях развития современной клоунады». Режиссер Арнольд сразу после доклада во всеуслышание произнес: «Когда вагоновожатый ищет новые пути — трамвай сходит с рельсов».

Когда я еще занимался в студии, отец, придя на один из просмотров и увидев входящего в зал Байкалова, спросил меня:

— А что Архиреев у вас делает?

— Какой Архиреев? — удивился я, — это же Байкалов, директор цирка.

— Да нет. Это Архиреев Николай Семенович, — сказал отец. — Я его давно знаю. Мы с ним встречались по работе в самодеятельности.

Так я узнал, что наш директор раньше имел другую фамилию.

Впервые я увидел Байкалова на вступительных экзаменах в студию. Он сидел в центре длинного стола, который занимала приемная комиссия, и выделялся среди всех внушительной фигурой, суровым из — под насупленных бровей взглядом. Выглядел уверенным, солидным руководителем крупного предприятия. И все мы, поступающие, понимали: главный человек за столом — директор.

Мы, студийцы, его побаивались и при встречах с ним здоровались еще издали.

С утра до вечера он в цирке. Обедал в цирковой столовой в отдельном кабинете, отгороженном от общего зала красной плюшевой занавеской. Официантки несли ему обед на подносе, покрытом белой салфеткой. К большинству сотрудников цирка, артистам Николай Семенович обращался на «ты», хотя все с ним были на «вы». Только с руководством главка Байкалов был всегда на «вы».

Все газеты и журналы, которые выписывал цирк, с утра приносили в его кабинет и лишь после того, как директор их просматривал, относили в красный уголок.

Любил Байкалов выступать на похоронах. Речи всегда говорил проникновенно, впечатляюще и нешаблонно.

Близко я узнал Николая Семеновича, встречаясь с ним на партийных и профсоюзных собраниях, на которые он приходил всегда последним. Его терпеливо ждали. Выступал он, как правило, тоже последним. Говорил хорошо, без бумажки и по — деловому, но если ругал кого — нибудь незаслуженно, то никто уже оправдаться не мог. Заключительное слово-то оставалось всегда за директором.

В одной из программ Московского цирка выступал с дрессированными собачками артист Николай Ермаков. Среди его четвероногих артистов выделялся здоровый лохматый пес по кличке Бабай. Николай Ермаков показывал сценку «В классе», где роль учителя исполнял он сам, а учеников — собаки. Нерадивого ученика, который опаздывает к началу урока, играл Бабай. Пес вбегал в класс последним, и артист укоризненно ему выговаривал: