— Сколько тебе?
— Бутылку, наверное.
— Э, нет, с бутылки ты окосеешь. Возьму тебе граммов триста.
Появился официант. Дядя Ганя меня спрашивает:
— Солянку есть будешь?
Молча соглашаюсь.
Заказал дядя Ганя себе водки, мне триста граммов кагора, потом попросил принести какие-то блюда с непонятными для меня названиями. Мы сидим и ждем, говорим об армейской службе, о доме.
Приносят закуску, водку, вино и четвертушку нарезанного черного хлеба.
— Хлеба-то почему так мало? — спрашиваю я тихо — тихо, чтобы никто не услышал. В части мы привыкли, что к обеду нам всегда подавали гору хлеба, которую мы съедали.
Дядя Ганя, усмехнувшись, попросил принести еще хлеба.
Выпил я вина, съел закуску — сардины, копченую колбасу, красивый салат, заливную рыбу. Принесли в горшочках солянку. Официант разлил ее по тарелкам и поставил на стол. Я попробовал и чуть не обалдел — как это вкусно!
— Ты что хлеб-то не ешь? — спросил, посмеиваясь, дядя Ганя.
— Не знаю, — говорю, — что-то не идет.
На второе подали свиную отбивную, которая просто таяла во рту.
На второе подали свиную отбивную.
От вина, обильного обеда я осоловел. Сижу за столом и чувствую: живот у меня раздулся, и перед глазами все плывет. Тепло, уютно. Заиграл оркестр. «Хорошо бы, — думаю, — никогда отсюда не уходить».
После ресторана дядя Ганя повел меня к своим дальним родственникам. Там я переночевал. Утром мы пошли с ним в кино.
Смотрели в кинотеатре «Титан» на Невском проспекте фильм «Частная жизнь Петра Виноградова». А после кино поехали к друзьям дяди Гани, где меня угощали бульоном с домашними пирожками, вкусным жареным мясом, сладким вином.
На Финляндский вокзал дядя Ганя повез меня на такси. Когда мы вышли из машины, он сказал:
— Подожди минуточку, я сейчас. — И ушел.
Вернулся он с билетом на поезд до станции Горская, где стояла наша часть. Я расстроился.
— Ты чего это?
Я объяснил ему, как мы бесплатно ездим. Дядя Ганя рассмеялся, достал из бумажника красную тридцатку и протянул мне:
— Бери, пригодится.
В поезде я с нетерпением ожидал прихода контролеров и все представлял себе, как словно бы между прочим небрежно покажу им билет. Вот, думал, удивятся! Но, как всегда бывает в таких случаях, билеты не проверяли. Вернувшись в часть, я показал билет своим товарищам, и надо мной все дружно посмеялись, хотя я и объяснил, что билет купил мой дядя. А глухой санитар сказал:
— Лучше бы он пива тебе купил на эти деньги.
Представлял себе, как небрежно покажу билет.
После отъезда дяди Гани мой начальник Бакуров, если я что — нибудь делал не так, непременно выговаривал:
— Ты это того, не позорь имя дяди, а то я ему напишу.
«Ставь трубку»
Почти год я провел в санчасти. Здоровье поправилось, и меня признали годным к строевой службе.
Прощай, старший лейтенант Бакуров. Прощайте, больные. Прощайте, мои сослуживцы — санитары.
Собрав вещи, я на попутной машине поехал на свою родную батарею. Ребята встретили радостно. Они только что вернулись с зимних стрельбищ на Ладожском озере. Я попал на батарею в то время, когда там усиленно занимались отработкой хрононорм.
Разведчикам давалось три секунды, чтобы поймать цель в командирскую трубу. Две секунды отводилось огневикам для установки трубки на снаряде. На головке зенитного снаряда есть вращающийся ободок с цифрами, регулирующими установку взрывателя трубки. Дает командир команду: трубка 40 или, например, 80, и боец орудийного расчета, «трубочный», поворотом специального ключа быстро ставит ободок на нужное деление. От этого зависит, когда взорвется снаряд у цели.
Замешкался трубочный — цель уйдет, снаряд разорвется впустую. А один снаряд, как любил говорить лейтенант Ларин, — это одна пара хромовых сапог.
Лучшим трубочным у нас на батарее, да и, наверное, в дивизионе считался Иван Клопов, застенчивый парень из деревни. В жизни он спокойный, медлительный. Но когда стоял возле орудия, то становился совершенно другим: устанавливал трубку феноменально быстро. Им гордилась вся батарея.
Любил Ларин во время занятий подойти к орудию, где стоял Клопов, и неожиданно скомандовать:
— Клопов, трубка сорок!
— Есть! — кричал через мгновение Клопов, каким-то чудом успевший накинуть ключ на ободок снаряда и установить «трубку сорок».
Ларин проверял и, усмехаясь, говорил:
— Да, этот в бою не упозорит.
К нам прислали нового помощника командира полка, где он до этого служил, неизвестно. Он сразу начал проверять батареи. Приехал и на нашу. Важный, в щегольской шинели нараспашку, окруженный свитой (наш командир полка полковник Привалов всегда держался скромнее), майор тут же объявил учебную тревогу и сам по секундомеру засекал время.
— Как выполняют хрононорму трубочные? — деловито спросил майор у Ларина.
— Проверьте, — предложил тот и повел его к орудию, где стоял Клопов.
Майор подошел с секундомером к Клопову, стоящему со снарядом, зажатым между ног, и с ключом в руке.
— Так, — сказал он, многозначительно посмотрев на Клопова, и, щелкнув секундомером, скомандовал: — Ставь трубку!
Клопов дернул было ключом и замер в недоумении.
— Медленно, медленно, так не пойдет, — осуждающе сказал новый помощник командира полка.