— Какая нога — правая или левая?
— Левая, — подумав, ответила девочка.
— Тогда у меня веселится одна правая нога, — сказал я под смех ребят.
Моя профессия — смешить людей, вызывать смех во что бы то ни стало. Когда мой сын, в то время еще малыш, тяжело заболел и врачи опасались за его жизнь, я выступал в Ленинграде по три раза в день (шли школьные каникулы). Все время я думал только о сыне. По нескольку раз в день звонил домой и спрашивал о здоровье мальчика. Но все эти дни я твердо знал, что в одиннадцать тридцать утра начинается первое представление и на нем будет около двух тысяч детей, пришедших посмеяться над клоунами.
И я работал. Помогали опыт, актерская техника, веселый настрой зала, отвлекающий меня от мрачных мыслей.
Почему люди идут в клоуны? Есть ли что — нибудь общее, объединяющее этих людей?
— Никулин, перестань клоунничать! — говорила мне учительница немецкого языка.
— Он у вас, Лидия Ивановна, ведет себя в школе как клоун, — часто выговаривала моей маме классный руководитель.
А может быть, верно? С детства у меня возникло желание смешить людей и получать от этого удовольствие, хотя некоторые шутки и выходили мне боком. Когда я впервые попал в цирк, больше всего меня пленили клоуны.
Притягательность цирковой атмосферы я ощутил, когда впервые пошел с отцом за кулисы, в пахнущие навозом конюшни, и сам кормил лошадей. Наверное, тысяча детей подносили на ладошке ломтики моркови, купленной за пятачок (в цирке тогда продавали морковь зрителям), к теплым лошадиным губам и так же, как и я, испытывали восторг. Я это помню до сих пор. Как помню и мое разочарование, когда впервые увидел за кулисами клоуна.
Отец тогда уже писал для цирка. И как «свой», повел меня в антракте за таинственный красный занавес, отделяющий фойе от кулис.
Чтобы купить лимонад, мы зашли в закулисный буфет. И вдруг за маленьким столиком я впервые близко увидел живого клоуна. В рыжем парике, с большим красным носом, он сидел, склонившись над столом, и пил чай с баранками. Я ожидал, что сейчас произойдет что-то необычное, очень смешное. Может быть, он подбросит баранку и поймает ее ртом, может, еще что — нибудь сделает удивительное. А клоун деловито пил свой чай, и ничего не происходило. Я подошел к нему поближе, чтобы лучше увидеть и не прозевать, если что — нибудь все-таки будет происходить. И начал заранее смеяться. Клоун, посмотрев на меня строго, сказал:
— Чего смеешься? Иди, иди отсюда. Смущенный, я отошел.
— Папа, он меня прогнал, — пожаловался.
— И правильно сделал, — сказал отец. — Он же устал. Ему надо поесть. Он сейчас не клоун, не артист.
Никак не укладывалось у меня тогда в голове, что это клоун и в то же время не клоун. Я был уверен, что клоун всегда должен быть смешным.
— Чего смеешься? Иди, иди отсюда.
Теперь, проработав более четверти века в цирке, я немало знаю о клоунах. И мне понятно возбуждение детей и взрослых, которые, подходя ко мне за кулисами или здороваясь издали, заранее начинают смеяться.
Помня свое разочарование в детстве, я стараюсь поддерживать репутацию клоунов и не остаюсь в долгу. Подмигнув или пощекотав живот какому — нибудь малышу, я продолжаю быть клоуном: пусть дети думают, что я всегда смешной.
«Весело ли вам бывает, когда вы выступаете в цирке?»
Снова и снова я вспоминаю этот вопрос по пути домой. Действительно, а что я испытываю во время спектакля? Пожалуй, больше всего — волнение, озабоченность, удовлетворение, если чувствую, что точно сработал трюк, и ощущаю, как хорошо принимают сегодня репризу. Это я испытываю, но не веселье. Иногда радуешься после представления предстоящему отдыху. В цирке нагрузка доходит до сорока представлений в месяц, а в дни школьных каникул и до шестидесяти. В такие дни не до творчества, не до взлетов актерского мастерства. Напряженная работа, работа на износ, и каждый вечер мы считаем, сколько осталось дней до конца каникул. Ты чувствуешь себя заведенной машиной. До веселья ли тут?
«А вам не надоедает делать каждый вечер одно и то же?»
Этот вопрос тоже вертелся в голове, пока я шел домой. Да, это тяжело. Иногда даже возникает непреодолимое (и все-таки я его преодолеваю) желание не идти на работу. как хорошо, например, пойти в кино или просто почитать, а тут надо в тысячный раз выходить на манеж, бросать под купол бумеранг и произносить во время фокуса с яблоком ту самую фразу, которая так не понравилась человеку, моему «доброжелателю»: «Снимаем обыкновенную шляпу с необыкновенной головы».
Любопытно, нежелание работать проходит, как только окажешься в своей гардеробной и окунешься в привычный ритм цирковой жизни. Гримируешься, одеваешься, готовишь реквизит, а тобой уже овладевает знакомое волнение. Я бы сравнил это с чувством, которое испытывает спортсмен перед прыжком в воду.
Мы будем Вам очень признательны, если Вы оцените данную книгуили оставить свой отзыв на странице комментариев.
Я люблю свою профессию. У меня никогда не возникало сомнения: искусство ли цирк или не искусство?
Публика любит посмеяться. Я твердо верю в то, что смех укрепляет здоровье и продлевает жизнь. Минута смеха — на день больше живет человек. В среднем наши коверные находятся на манеже тридцать минут за вечер. Так, посмеявшись на одном спектакле, люди продлевают свою жизнь на месяц. Не случайно древняя восточная пословица гласит: «Один клоун, приезжающий в город, дает людям больше здоровья, чем сто ишаков, нагруженных лекарствами». И мне кажется, что зрители это инстинктивно чувствуют.