— Просто на нашу Клашу не обратили внимания, — насмешливо сказал Энди. — Не обращай внимания и ты, Леш.
— А ты бы вообще помолчал, гаденыш! — огрызнулась Клара, вскочила и выскочила из холла. Эмма быстро вышла за ней.
Лешка пнул диван кулаком.
— Урод несчастный! Принесло на мою голову!
— Ну не заводись. Просто Вечный Князь, понимаешь? Чистая сила, это дорогого стоит.
— Сила!
— Сила… — протянул Энди мечтательно. — Помнишь, как у Жоффруа.
— Ну да.
— Ну да. Скажи еще — как у Дрейка.
— Ну… Дрейк, что ж. Если бы Дрейк…
— Надо было его пристрелить все?таки. Сила. Сила, бля!
— Да что он тебе дался?
— Он тебе дался. А этот Артур ей дался! Панк замызганный. Пошли отсюда!
Энди улыбнулся и пожал плечами. Легко встал.
— Пошли, погуляем. А с Кларой еще увидишься. Ничего страшного.
Я проснулся оттого, что Мартын тряс меня за плечо.
Голова просто разламывалась на части; кости ломило — я заснул на подоконнике, полусидя, полулежа, в дико неудобной позе. В комнате горел желтый электрический свет, который резал глаза. За окном шел снег.
Обманная весна закончилась. Зима начиналась по второму кругу — от тоски сперло дыхание. Как когда?то в детстве, появилось ощущение, что настоящая весна уже никогда не наступит — просто снег будет таять, превращаться в мерзкую слякоть и снова сыпаться с неба клочьями драного савана — без конца.
— Ты стонал, — сказал Мартын. — И выглядишь херово. Просто очень херово. Может, правда, к врачу сходишь?
— У тебя кофе есть? — спросил я. — Выпью, если угостишь, и пойду.
— К врачу?
— Да нет. По делу.
Мартын посмотрел укоризненно. Он меня жалел. Он вообще жалостливое существо, хоть с виду и незаметно. А человеку с такой нежной душой просто больно видеть, как старый боевой товарищ сходит с ума.
— Кофе есть, — сказал Мартын. — Ты бы отложил дела?то.
На душе было паскудно.
Потом я пил дрянной растворимый кофе из огромной бадейки, а Мартын хлебал из такой же бадейки жутко сладкий чай и пожирал бутерброд. Тонечка крутилась то там, то сям, мелькала с разными дамскими вещичками, на ходу расчесывала кудряшки, на ходу жевала печенье и болтала всякий вздор — она собиралась на работу. Мартын тоже собирался, и я был ужасно рад, что мы сейчас расстанемся и больше ни о чем не надо говорить.
— Ты все?таки звони, если что, — сказал Мартын на прощанье.
— Спасибо, Мартынушка. Я буду иметь в виду.
Мир состоял из бурых дорог, серого неба, белого снега и черных деревьев. Пахло снегом. Просто удивительно, что я не замечал раньше — снег имеет запах, резкий, тревожный… Запах холода и угрозы.
Я купил газету «Реклама?Шанс». У метро мне всучили еще «Асток?пресс» — и я взял, потому что там тоже могло оказаться то, что надо. В метро я спускался, как Орфей — в преисподнюю, со странным ощущением, что где?то тут, рядом, проходит граница нормальности, и я вот?вот перешагну ее.
Ничего не произошло.
Впрочем, большого облегчения я не почувствовал. Впереди был день для принятия мер по спасению самого себя от ночи — потому что повторения ночных глюков я боялся, как смертной казни.
Дома я зарядил пистолет. Не было большой уверенности, что он понадобится — с тоской с помощью пуль не справиться — но вооруженный, я странным образом чувствовал себя лучше.
Хотелось надраться до посинения, но я запретил себе даже думать об этом, выпил апельсинового сока, от которого замутило, и принялся листать газеты. Того, что я искал, тут было навалом — только выбирай, но тексты объявлений как?то не грели. Некоторые помещали вместе с объявлением свою фотографию — и рожи у них были совершенно не вызывающие доверия. Но это был последний шанс все уладить. Я выбрал телефон и позвонил.
Меня спросили об имени. Потом предложили зайти в пятницу.
— Мне нужно срочно.
Там очень покладисто согласились и пригласили сегодня в три. Я повесил трубку, чувствуя себя идиотом.
А дело, в сущности, было только в непроходящем ощущении ужасного одиночества.
Мне просто хотелось выложить все начистоту человеку, который, как минимум, не будет считать меня сумасшедшим. А если его профессия — выслушивать странные истории, то, возможно, мне дадут хоть сколько?нибудь полезный совет.
К трем часам я поехал по названному адресу. Тоска становилась все сильнее, и я уже не привередничал — просто поговорить, просто поговорить, только чтобы выслушали и поняли, а там…
Дом был совсем не плох. Дверь квартиры открыло какое?то серое существо в платочке. Из двери пахнуло ладаном так, что меня чуть не вывернуло наизнанку прямо на пороге. Я сглотнул и вошел.
Окно комнаты было плотно занавешено, на столе горели свечи, на стене висело множество икон и лампадок на цепочках. У стола стояло два стула, я сел на один без приглашения — и тут вошла хозяйка. На ней тоже был платочек и темное платьице, она выглядела хорошо сохранившейся дамочкой, которой хочется казаться старушкой. У нее был цепкий взгляд профессионалки.
— Тебя, раб божий Михаил, лютая скорбь привела ко мне? — спросила она нараспев.
В первый момент это произвело впечатление. Я потерял дар речи, но мало?помалу способность нормально мыслить вернулась. Я вспомнил, что имя сам назвал по телефону, а до лютой скорби слишком просто додуматься.