Жираф в госпитале. Серый — в земле, и письма его мамы и подружек сгорели вместе с ним. А Суслик уже почти месяц в Питере, в своем обожаемом Питере, со своей обожаемой Цыпочкой — и через девятнадцать дней она перестанет быть Цыпочкой. Жанночкой Сусловой станет Жанночка Цыплакова. «Самка Суслика», — смеется, глупая девчонка…
Хорошо… только что?то холодно. Мокро как?то… зябко…
— Цыпка… — позвал этот парень.
Его лицо уже начало меняться. Ляля наблюдала, как спадается и исчезает опухший кровоподтек, как закрывается страшная рана на голове — а лицо приобретает благородство и отрешенность мраморного изваяния. Он начал дышать, сперва чуть задыхаясь, потом — все ровнее. И вот — приходит в себя. Волшебство все?таки…
— Ч?черт, — прошептал Женя, втаптывая в песок недокуренную сигарету.
Генка открыл глаза. Еще была ночь. На лицо моросил мельчайший питерский дождь. Он лежал на мокрой земле, а над ним склонилась незнакомая девочка, совсем молоденькая и славная — моложе Цыпочки.
Генка улыбнулся.
— Тебе лучше, да?
— Да, порядок. А Цыпка где?
Как?то она странно растерялась, смутилась, умолкла… Генка сел. Увидел незнакомого бледного парня. Парень крутил в руках незажженную сигарету. Вокруг был то ли пустырь, то ли парк, где любила гулять Цыпочка… Вспомнил!
— Где Жанна?! Что с ней?!
— Слушай… ты не психуй, да?… Так вышло…
— Что с Цыпкой?!
Генка вскочил. У испуганной девчонки без мазы и спрашивать, но парень знает. Заглянул парню в лицо.
— Ну, ты скажешь или нет?!
— Это как бы… твоя подруга?
— Невеста это моя, якорина! Где она? Что с ней? Что со мной было, а?
— С тобой?то все просто. Тебя по голове стукнули. Сзади. Да?
— Мля… Наверно… А не болит… Да фигня это все. Цыпка?то? Ты ее видел? Маленькая такая, темненькая, в серой куртке?
Что ж ты отвернулся? Что?то случилось? С ней что?то случилось, да? Из?за этих подонков? Точно, это, наверно, кто?то из них мне долбанул по кумполу. Как только подобрался? Но я?то тоже… Неужели они ей что?то сделали? Господи…
— Слушай, братишка, ну не тяни ты за душу! Вот тут, на скамейке этой козлы какие?то пиво пили — прикопались к нам с Цыпкой… драться пришлось… А потом мне по башке вот… и не помню ни черта — что тут было?то? Они — что?…
— Ты… прости, так вышло. Я ведь слышал, как твоя девочка кричала… только… поздно. Не успел…
— Как — не успел?
Потом Женя и Ляля стояли рядом с провалом, в кирпичной стене руины и смотрели, как Генка обнимает мертвую девушку. Он захлебывался от слез, он дышал на ее ледяные руки, чтобы они стали теплее — и выл, как волк, у которого разорили логово и подстрелили волчицу.
Ляля порывалась сунуться помочь. Вставить слово. Успокоить. Женя ее удерживал. Смотреть на парня было страшно, но Женя понимал, что через некоторое время тот возьмет себя в руки. Он уже знал, что скажет Генке.
Сизый, голубой, лиловый сигаретный дым плыл по комнате слоистыми волнами, клубился, повисал вокруг лампы фантастическими облаками… Ляля открыла форточку, но толку от этого было мало — оставалось только укутаться в китайский плед с красными драконами и высунуть нос в самое окно. Так она и сидела на тахте у форточки, свернувшись пушистым клубком, когда двое вампиров пили кагор за столом с пластилиновыми статуэтками.
Так она и сидела на тахте у форточки, свернувшись пушистым клубком, когда двое вампиров пили кагор за столом с пластилиновыми статуэтками.
— Слышь, Микеланджело, а водки нет у тебя?
— Водки нет, но есть такой как бы ликер, клюква на спирту… И я не уверен…
— Мне по фигу, в чем ты там не уверен, — слезы текут и текут, а Генка, похоже, их не чувствует и не понимает, что плачет, даже пытается усмехнуться. — Безмазовейшая штука — это пойло твое. Пусть ликер хотя бы…
Женя порылся на своих полках, достал стеклянную флягу с красным, бухнул на стол, вытащил рюмки.
— За… кх… — и сделан вид, что невозможно договорить не из?за рыданий, а из?за приступа кашля.
Генка опрокинул рюмку залпом — и задохнулся, согнулся вдвое, закашлялся уже по?настоящему, до рвотных судорог, схватился за горло… Женя посмотрел сострадательно.
— Спиртное такой крепости нам теперь лучше не пить, старик. Мы его не усваиваем — обмен веществ поменялся.
Да иди ты в… Бэтмен! Мир спасать решил и меня заодно? А на хера его спасать, этот гребаный мир?! Справедливости в нем нет, доверия нет, честности нет — ни пса нет, так зачем?! Кролей, говоришь, едите? А почему? Вы вампиры или где?! Ляльку, говоришь, маньяк приложил? Что ж ты его отпустил, Бэтмен?! Чтоб он еще какую?нибудь девчушку — как Ляльку?
— Да ты не ори — соседи как бы…
— Имел я твоих соседей! Люди — венец творения! Гадина — алкашка, стервоза, дура, а посмотрела, как королева на вошь, мля… Ночью ей шумят! Она, значит, всегда спит, аки ангел?
— Да успокойся ты… Ну правда — не ори.
— Плохо мне, Бэтмен… Ужас, до чего херово… За чем мы ее там оставили?
— Для милиции… ты ж понимаешь, что сам?то уже вне закона как бы?
— Имел я эту милицию! Найдут они! Жди! А если случайно и наткнутся — что из того?! Давить?то гадов нельзя теперь! Цы… ч?черт… она будет лежать в… кх… мля! А они — на зоне пальцы гнуть, да?! Крутые мальчики?! Нет уж, я сам! Я сам найду! И, богом клянусь, им мало не покажется!