Из всего этого следует, что человек может культивировать в себе любовь и сострадание по чисто эгоистическим соображениям. Это парадокс, поскольку эти качества по определению делают человека менее эгоистичным. Они также толкают на такие поступки, которые увеличивают счастье других. Эти состояния психики не сводятся к хорошему самочувствию, они строят такие социальные взаимоотношения, которые помогают людям чувствовать себя хорошо вместе с другими, что, в свою очередь, улучшает самочувствие каждого. Ненависть, зависть, вражда, презрение, стыд — эти вещи не ведут к счастью ни на личном, ни на социальном уровне. Любовь и сострадание к нему ведут. Как и в случае многих других вещей, которые мы знаем о самих себе, нет необходимости проверять подобные утверждения с помощью контролируемого исследования. Мы можем найти эволюционное объяснение тому, почему позитивные социальные эмоции вызывают у нас хорошее самочувствие, а негативные — плохое, но это нам ничего не даст. Для нас важно, что стремление принимать во внимание счастье других — то есть стремление жить нравственно ~~ это рациональный путь к достижению своего собственного счастья. Как мы увидим в следующей главе, эта связь тем прочнее, чем более возвышенным становится наше счастье. Связь между духовностью — непосредственной культивацией счастья через усовершенствование своей способности внимания — и этикой достаточно очевидна. Некоторые установки и формы поведения способствуют созерцательному состоянию, тогда как другие — нет. Но это не такое утверждение, в которое следует только верить. Скорее это гипотеза, которую можно исследовать в лаборатории собственной жизни.
Лазейка для Торквемады?
Если мы смотрим на этику с точки зрения счастья и страдания, мы оказываемся на неизведанной территории. Рассмотрим, например, вопрос о пытках в процессе судебного разбирательства. На первый взгляд, это однозначное зло. Однако, впервые на нашей памяти, разумные люди в США публично заговорили о применении таких пыток. Интерес к данной теме пробудило интервью Элана Дершовица, ранее ревностного защитника прав людей, вина которых перед законом еще не доказана, в передаче «60 минут» на телеканале СВS. Перед миллионами зрителей, которые должны были думать, что такие пытки невозможно оправдать, Дершовиц представил свой пример бомбы с часовым механизмом.
Представим себе, что известный террорист оставил бомбу с заведенным часовым механизмом в центре города. Вам удалось его арестовать. Но он не говорит, где находится бомба, а лишь сообщает, что от ее взрыва погибнет множество людей. Учитывая все это — и особенно то, что трагедию пока еще можно предотвратить, — не смахнем ли мы пыль с пресловутой дыбы и не вернемся ли к забытой практике пыток?
Эта ситуация, по словам Дершовица, способна пробудить в каждом из нас великого инквизитора. Если же образ бомбы с часовым механизмом вас не трогает, представьте себе другую картину: ваша семилетняя дочь задыхается, лишенная воздуха, на складе в пяти минутах ходьбы, а вы арестовали человека, который знает, как ее найти и освободить. Если этого недостаточно, представьте себе, что какой-то гений зла по недосмотру правительства способен убить всех маленьких девочек на территории в тысячи километров — и этот монстр сидит перед вами в наручниках. Нежелание давать показания в этих случаях приводит к таким ужасающим последствиям, а виновность и злонамеренность арестанта столь очевидны, что даже самый отъявленный этический релятивист способен забыть о своих догмах.
Принято думать, что самая великая этическая проблема возвращения к пыткам заключается в том, что мы неизбежно начнем применять это средство к невинным людям. Большинство из тех, кто рад был бы исполнить роль инквизитора в описанной выше ситуации, начинает колебаться, когда речь идет о более правдоподобных сценариях, когда остаются некоторые сомнения относительно виновности подозреваемого. И здесь мы можем столкнуться с немалым числом иных проблем. Скажем, какова достоверность показаний, добытых под пытками? Этот вопрос совершенно закономерен, ведь все мы знаем, что в реальном мире неспособны отличить преступника от невинного человека по их внешнему виду.
Похоже, здесь перед нами две ситуации, которые большинство здравомыслящих и достойных людей признали бы различными с этической точки зрения. В первом случае, описанном Дершовицем, кажется безумием беспокоиться о правах откровенного террориста, когда столько жизней невинных людей находятся под угрозой; в случае же более реалистичных ситуаций отсутствие полной уверенности в вине подозреваемого в целом заставило бы нас отказаться от применения пыток. Верно ли это описывает нашу этическую позицию? Не совсем.
Похоже, наше нежелание признавать законность пыток плохо сочетается с готовностью вести войну вообще. Что такое, в конце концов, «сопутствующий ущерб»? Это непреднамеренная пытка невинных мужчин, женщин и детей. Когда мы одобряем бомбежку, мы прекрасно понимаем, что при этом какое-то число детей потеряет зрение, лишится рук и ног, утратит способность двигаться, потеряет родителей или погибнет. Не странно ли, что наши лидеры с негодованием отвергнут предложение подвергнуть пыткам Осаму бен Ладена, но при этом их не возмущает ненамеренное (хотя и совершенно неизбежное) массовое убийство детей?