***
Сторонники секуляризма обычно говорят, что характер общества зависит в первую очередь не от религии (включая ислам), но от политики. Согласно их точке зрения, люди преследуют свои политические интересы, а затем находят оправдание для своего поведения в религии. Несомненно, можно привести немало примеров, когда политики говорят о религии, прикрывая ею свои чисто прагматические или даже корыстные цели (яркая иллюстрация тому — годы правления Зия-уль-Хака в Пакистане). Но из этого не следует делать ложных выводов.
Никакой рычаг не действует без точки опоры. В конце концов, кто-то должен верить в Бога, чтобы политики могли использовать Бога для своих целей. И у меня практически нет сомнений в том, что когда огромное количество людей становятся живыми бомбами или когда многие посылают своих детей «очищать» минные поля (что нередко происходило во время войны между Ираном и Ираком), это уже невозможно объяснить чисто политическими мотивами. Это не значит, что потенциальные смертники вовсе не думали о политическом значении своей смерти, но если бы не их невероятные представления о мире — в частности, о загробной жизни, — они бы никогда не пошли на это. Ничто не может нам объяснить феномен мусульманского экстремизма и широкую поддержку терроризма в мусульманском мире лучше, чем вероучение ислама.
Возможен ли подлинный мир на земле на фоне того, во что верят многие мусульмане? Не объясняется ли тот факт, что ислам не ведет открытую войну с Западом, только относительной слабостью мусульманских государств? Увы, я сомневаюсь в том, что на эти вопросы можно дать утешительные ответы. Похоже, потенциал для либерализма в вероучении ислама настолько слаб, что его можно просто не принимать во внимание. Хотя мы могли видеть, что и Библия содержит множество оснований для нетерпимости (и это касается как христиан, так и иудеев) — что демонстрирует масса примеров начиная от трудов Августина и заканчивая действиями израильских поселенцев, в Доброй Книге содержатся и контраргументы, которые постоянно находят иудейские и христианские толкователи. Христианин, желающий дружить с разумом и современностью, может оставить при себе Иисуса, произносящего Нагорную проповедь в Евангелии от Матфея, и просто забыть о книге Откровение с ее вздорными речами о разрушении мира. Однако ислам не позволяет сделать чего-либо подобного мусульманину, который хотел бы мирно жить в плюралистическом мире. Разумеется, какие-то проблески надежды можно встретить в самых мрачных местах: как отмечает Берман, ислам все громче восхваляет свою ортодоксию ради того, чтобы заглушить страх перед западным либерализмом, который уже вторгается в мышление мусульманина и «крадет его преданность» — а это значит, что и мусульман, как других людей, пленяют песни сирен либерализма. Надо на это надеяться. Однако характер их веры делает их менее податливыми к этим песням, чем других людей.
По причинам, которые мы уже начали обсуждать, нам трудно прийти к подобным выводам. Говоря об исламе, либералы привычно обвиняют Запад, который якобы навлек на себя праведный гнев мусульманского мира тем, что столетиями стремился покорить этот мир и вмешивался в его дела. Консерваторы же при этом вспоминают об особенностях Ближнего Востока, арабов или истории ислама. И те и другие ищут корень проблемы где угодно еще, но только не в самой вере мусульман — хотя именно эта вера отличает мусульманина от всех неверных. Без этой веры мусульмане не смогли бы даже сформулировать свои обиды на Запад и уж точно не стали бы за них мстить.
Неразумие левых и странный случай Ноама Хомского
Тем не менее сегодня множество людей думают, что теракты 11 сентября мало связаны с исламом и скорее имеют отношение к подлым деяниям Запада — в частности, к неудачной внешней политике США. Французский философ Жан Бодрийяр особенно ярко выражает это мнение — он утверждает, что терроризм есть неизбежное последствие американской «гегемонии». Он даже договаривается до такой мысли: мы тайно надеялись, что нас постигнет подобная катастрофа:
…
В итоге они это сделали, но мы этого желали… Если всемирная власть монополизирует ситуацию в такой мере, когда все функции оказываются в руках технократической машины и когда не остается места для альтернативного мышления, — какой еще остается путь, кроме террористического ситуационного переноса? Система сама создала объективные условия для столь жестокого возмездия… Террор против террора — за этим больше не стоит никакой идеологии. Мы как нельзя дальше отошли от идеологии и политики… Как будто сила, поддерживавшая эти башни, внезапно истощилась, как будто самодовольная власть рухнула, потому что перенапрягла свои силы, стремясь всегда быть уникальной моделью для всего мира.
Из сострадания кто-то мог бы предположить, что какая-то глубокая суть этих слов была утрачена в процессе перевода. Хотя, думаю, вероятнее, она просто не пережила перевода на французский язык. Если бы Бодрийяр вынужден был жить в Афганистане при талибах, стал бы он говорить, что ужасающее ограничение свободы в этой стране вызвано стремлением США «всегда быть уникальной моделью для всего мира»? Если бы он посетил обычное местное развлечение — публичные казни на футбольном поле, где подозреваемых в блуде, неверности и воровстве бросали на землю и убивали, — смог бы он подумать о «террористическом ситуационном переносе»? Может быть, сегодня мы далеко отошли от политики, но уж никак не отошли от идеологии. Идеология — вот главное оружие наших врагов.