Джул молчит. Он сидит чересчур прямо, выгнув спину, чтобы не прикасалась рубашка. Выставил розовый подбородок.
Возвращается Дюи Дэлл. Мы смотрим, как она выходит из кустов со свертком и забирается в повозку. Теперь на ней воскресное платье, бусы, туфли и чулки.
— По?моему, я велел тебе оставить наряды дома, — говорит папа.
Она не отвечает, не смотрит на нас. Укладывает сверток в повозку и влезает сама. Повозка тронулась.
— Дарл, сколько еще холмов? — спрашивает Вардаман.
— Один всего. С него прямо в город съедем.
Этот холм песчаный, красный, по обеим сторонам стоят негритянские домишки; над головой в небе густо протянуты телефонные провода, а из?за деревьев вырастает башня суда с часами. В песке колеса только шуршат, словно сама земля хотела бы промолчать о нашем приезде.
Перед подъемом мы слезаем на землю.
Шагаем за повозкой, за шуршащими колесами, проходим мимо домишек, и в дверях внезапно возникают лица с расширенными глазами. Внезапные восклицания сопровождают нас. Джул смотрел по сторонам, но теперь он головой не крутит, и я вижу, как наливаются яростной краснотой его уши. Вдоль дороги перед нами идут три негра; впереди них шага на четыре идет белый. Когда мы обгоняем негров, они разом поворачивают головы: лица ошарашенные и не могут скрыть отвращения.
— Господи спаси, что они там везут? — не выдерживает один.
Джул круто поворачивается и произносит:
— Сволочь.
В это время мы поравнялись с белым, который остановился чуть раньше. Джулу точно глаза застлало: повернулся он к белому.
— Дарл! — окликает с повозки Кеш.
Я хочу схватить Джула. Белый отстал от нас на шаг, рот у него все еще открыт; вот он закрыл рот, стиснул зубы. Джул наклоняется к нему, желваки у него побелели.
— Что ты сказал? — говорит белый.
Я вмешиваюсь:
— Обождите. Это он просто так. Джул, — говорю я. Когда я дотягиваюсь до него, он уже замахнулся на человека. Я хватаю его за руку; мы боремся. Джул ни разу не взглянул на меня. Он старается вырвать руку. Я оборачиваюсь к прохожему и вижу у него в руке раскрытый нож. — Постойте, — говорю я. — Я его держу. Джул, — говорю я.
— Думает, если городской, черт бы его взял… — говорит Джул, тяжело дыша и вырываясь. — Сволочь.
Прохожий делает шаг. Он обходит меня, глядя на Джула, и держит нож низко у бока.
— Никто не смеет меня обзывать.
Папа слез, а Дюи Дэлл вцепилась в Джула, оттесняет его. Я отпускаю Джула и поворачиваюсь к прохожему.
— Обождите, — говорю я. — Это он просто так. Он болеет. Обгорел ночью на пожаре; не в себе.
— А хоть пожар, — говорит прохожий, — никто не смеет меня обзывать.
— Он думал, вы ему что?то сказали.
— Ничего я ему не сказал. Первый раз его вижу.
— Ей?богу, — говорит папа.
— Понимаю, — говорю я. — Это он просто так. Он возьмет свои слова назад.
— Так пусть возьмет.
— Уберите нож, и возьмет.
Прохожий смотрит на меня, смотрит на Джула. Джул перестал вырываться.
— Уберите нож, — говорю я. Он закрывает нож.
— Ей?богу, — говорит папа. — Ей?богу.
— Джул, скажи ему, что ты просто так, — говорю я.
— Я думал, он что?то сказал, — отвечает Джул. — Если городской, так думает…
— Тихо, — говорю я. — Скажи ему, что ты просто так.
— Я просто так сказал, — повторяет Джул.
— Ну то?то, — говорит прохожий. — Обзывать меня…
— Думаете, он побоится обозвать? — спрашиваю я.
Прохожий смотрит на меня.
— Я так не сказал, — отвечает он.
— И не думай так, — говорит Джул.
— Замолчи, — говорю я. — Пошли. Папа, трогай.
Повозка тронулась. Прохожий стоит, провожая нас взглядом. Джул не оглядывается назад.
— Джул бы его отлупил, — говорит Вардаман.
Мы всходим на вершину холма, где уже начинается улица, бегают туда и сюда автомобили; мулы втаскивают повозку на улицу. Папа осаживает их. Улица протянулась прямо к площади, там перед судом стоит памятник. Мы снова влезаем в повозку — все, кроме Джула, — и лица прохожих поворачиваются к нам с уже знакомым выражением.
Мы снова влезаем в повозку — все, кроме Джула, — и лица прохожих поворачиваются к нам с уже знакомым выражением. Джул не лезет, хотя повозка тронулась.
— Залезай, Джул, — говорю я. — Давай. Поехали отсюда.
Но он не лезет. Он ставит ногу на вращающуюся ступицу заднего колеса и, держась одной рукой за стойку, заносит в повозку другую ногу; ступица плавно вращается у него под подошвой, а он садится на корточки и смотрит прямо вперед, неподвижный, сухой, с деревянной спиной, словно вырезанный целиком из сухого дерева.
КЕШ
Ничего другого не оставалось. Либо отправить его в Джексон, либо Гиллеспи подаст на нас в суд — он как?то дознался, что Дарл поджег сарай. Не знаю уж как, но дознался. Вардаман видел, как он поджег, но божится, что никому не сказал, кроме Дюи Дэлл, а она велела никому не рассказывать. Однако Гиллеспи дознался. Да и без этого рано или поздно сообразил бы. Еще ночью мог догадаться — по тому, как вел себя Дарл.
И папа сказал:
— Видно, больше нечего делать.
А Джул сказал:
— Хочешь, сейчас его укоротим?
— Укоротим?
— Поймаем и свяжем, — сказал Джул. — Или будешь дожидаться, когда он повозку с мулами подожжет к чертям?
Но это было ни к чему.
— Это ни к чему, — сказал я. — Похороним ее — и тогда уж. — Человеку сидеть под замком до конца дней — пусть получит напоследок хоть какое удовольствие.