Шестеро всадников на взмыленных лошадях неслись диким галопом. С воздуха манера их передвижения могла показаться довольно странной и в величайшей степени загадочной, так как лошади не пробегали и двадцати ярдов по прямой, а постоянно сворачивали то в одну, то в другую сторону; но если смотреть, находясь на земле, то все становилось на свои места: просто местность была испещрена болотами. Некоторые по величине напоминали лужу, другие же достигали размеров футбольного поля. Именно это и делало продвижение по прямой практически невозможным.
Боуман прекрасно понимал, что находится в худшем положении, нежели его преследователи. Преимущество было на их стороне по трем причинам. Во?первых, он был окончательно измотан, о чем свидетельствовали его напряженное лицо, пятна крови и грязи; галоп держал его в постоянном напряжении, не давая возможности хоть немного расслабиться и восстановить силы; и мозг его был в таком же плачевном состоянии, что и тело. Во?вторых, преследователи знали местность гораздо лучше него. И в?третьих, он не мог и думать о соревновании в искусстве верховой езды со своими преследователями, так как сел на лошадь впервые, а они обучались этому искусству с колыбели.
Все время нахлестывая свою теряющую силы лошадь, он и не пытался управлять ею. Положившись на опыт и врожденный инстинкт животного, которое лучше знало, где земля твердая, а где нет, он полностью доверился ему. Правда, сначала он пробовал управлять лошадью, но она сопротивлялась и самостоятельно выбирала дорогу, а он только терял драгоценное время.
Боуман посмотрел через плечо. «Безнадежно!» — понимал он сердцем, но смириться не мог. Умчавшись из местечка Мас?де?Ловэннель, он имел преимущество в несколько сот ярдов; теперь же расстояние между ним и преследователями сократилось почти до пятидесяти ярдов.
Пятеро преследователей рассыпались веером. Эль Брокадор скакал в середине. Он был таким же превосходным наездником, как и тореадором. Было ясно, что местность он знал отлично, так как время от времени отдавал краткие команды и рукой указывал направление, в котором должен был двигаться каждый всадник. Слева от Эль Брокадора скакали Кзерда и забинтованный Ференц, а справа — Симон Серл, внешний вид которого не вписывался в данную ситуацию, и неизвестный Боуману цыган.
Боуман посмотрел вперед. Но не мог разглядеть и намека на возможную помощь. Не было видно ни дома, ни фермы, ни одинокого путника — ничего. К этому времени его загнали так далеко на запад, что машины, проходящие по трассе Арль — Сен?Мари, казались маленькими черными насекомыми, ползущими по линии горизонта.
Боуман снова бросил взгляд через плечо. Расстояние сократилось до тридцати ярдов, не более. Преследователи теперь двигались не веером, а цепью. Они обходили слева, заставляя его все больше и больше отклоняться вправо. Боуман понимал, что это делалось с определенной целью, но, как ни вглядывался вдаль, понять смысл маневра не мог. Местность впереди была такой же, как и та часть, что он уже пересек. Прямо перед ним пестрел яркой зеленью участок травяного покрова около ста ярдов в длину и тридцати в ширину. Но за исключением размера, он ничем не отличался от сотни других, мимо которых он только что проскакал.
Боуман вдруг понял, что его лошадь совсем загнана. Еще немного — и она упадет. Вся в мыле, она тяжело дышала и была измучена не меньше, чем он сам. До пятна зеленой травы оставалось ярдов двести, и у Боумана внезапно возникла сумасшедшая мысль: хорошо бы поваляться на этой зеленой траве, в тени, тихим летним днем. И еще он подумал, почему бы не сдаться? Ведь конец этого преследования неотвратим, как сама смерть. Он бы и сдался, да только не знал, как лучше это сделать.
Боуман оглянулся. Цепочка из пяти преследователей изогнулась в форме полумесяца. Всадники теперь были уже в десяти ярдах от него. Боуман взглянул вперед: зеленое пятно немногим дальше — в двадцати ярдах. До него вдруг дошло, что Кзерда приблизился к нему на расстояние выстрела, и в сознании сразу возникла картина возвращения в табор цыган, среди которых уже нет Кзерды.
Боуман снова оглянулся и увидел, что преследователи осаживали лошадей. Он догадался, что произошло что?то странное, но, прежде чем успел обдумать это, его лошадь стала так резко, что, приседая на задние ноги, по инерции буквально заскользила вперед и остановилась у самой кромки зеленого пятна. Лошадь стала, а Боуман не успел. Оглядываясь через плечо, он оказался совершенно неподготовленным к такому повороту событий и вылетел из седла через голову лошади, рухнув на зеленую траву.
Он должен был потерять сознание. В худшем случае — сломать шею, в лучшем — отбить все внутренности. Но ни того, ни другого не случилось. Пятно зеленого дерна оказалось трясиной. Боуман не ударился о землю, кувыркаясь, а приземлился с громким шлепком, подняв тучу брызг, на мягкую подушку, которая погасила силу удара, и стал медленно в нее погружаться.
Пятеро всадников подогнали лошадей, остановились, опершись о луки седел, и равнодушно смотрели на него. Боуман принял вертикальное положение с легким наклоном вперед. Его засосало в трясину по бедра.
Боуман принял вертикальное положение с легким наклоном вперед. Его засосало в трясину по бедра. Спасительная же твердая суша была от него на расстоянии всего каких?нибудь четырех футов. В отчаянии он вытянул руки в попытке дотянуться до нее, но не достиг цели. Зрители все так же сидели без движения на своих лошадях. На их лицах играли злые усмешки.
Боумана затянуло уже по пояс и затягивало все глубже и глубже. Он попытался плыть, но понял, что подобными движениями скорее добьется обратного результата. Это немного затормозило погружение, но не остановило его. Трясина принимала его в свои объятия безжалостно и беспощадно.