— Конечно, конечно! У меня есть полное досье на каждую девушку, с которой я собираюсь познакомиться. Приходите ко мне в номер, и я покажу вам свои файлы. Я вожу их с собой в фургоне. Подождите, у меня есть кое?что еще. Я цитирую: «У нее родинка в форме розы величиной с клубничку на таком месте, где ее никто не может увидеть…»
— Боже мой! Я не могла бы сказать об этом лучше, продолжайте, я слушаю. Может быть, вы скажете что?нибудь и почище!
Но Боуман без всяких извинений и не объясняя причин, — впрочем, в этом в тот момент не было необходимости, — направился к четвертому павильону, единственному, который представлял для него интерес. Сессиль была настолько потрясена услышанным, что странное поведение Боумана отошло на второй план.
Помещение было тускло освещено единственным светильником, висевшим в углу. От слабой лампочки падало бледное пятно света на зеленое сукно стола и лежавшие на нем руки со сцепленными пальцами.
Женщины, которой принадлежали эти руки, не было видно: она сидела в тени, низко опустив голову. И все же нетрудно было заметить, что она не похожа ни на колдунью из «Макбета», ни на других ведьм?гадалок. Это была юная девушка с золотисто?каштановыми волосами, которые ниспадали ниже плеч; черты ее лица были почти неразличимы.
Это была юная девушка с золотисто?каштановыми волосами, которые ниспадали ниже плеч; черты ее лица были почти неразличимы. Однако руки были определенно красивы.
Боуман опустился на стул возле девушки, посмотрел на колоду карт с надписью: «Графиня Мари ле Обэно».
— Вы действительно графиня? — спросил Боуман вежливо.
— Вы хотите, чтобы вам погадали по руке? Голос у нее был низким, мягким, мелодичным. Это была даже не леди Макбет, это была Корделия.
— Конечно.
Она взяла его правую руку в ладони, наклонилась над ней, опустив голову так низко, что ее золотисто?каштановые волосы касались стола. Боуман сидел неподвижно, это было нелегко, но он не смел шелохнуться: две тяжелые слезы упали на его руку. Левой рукой он повернул висящий в углу светильник, и девушка подняла руку, закрываясь от света, но ему хватило времени рассмотреть, что лицо ее красиво, а большие карие глаза блестят от слез.
— Почему графиня Мари плачет?
— У вас длинная линия жизни.
— Почему вы плачете?
— Пожалуйста…
— Хорошо. Почему вы плачете, скажите, пожалуйста?
— Извините. Я расстроена.
— Вы хотите сказать, что у вас что?то случилось?
— Пропал мой брат.
— Ваш брат? Я знаю, что пропал какой?то Александре. Все говорят об этом. Это ваш брат? Его не нашли?
Она покачала головой. Ее золотисто?каштановые волосы касались стола.
— А это ваша мать находится в большой кибитке, окрашенной в зелено?белый цвет? Она кивнула, но не подняла глаз.
— Ну, зачем слезы? Ведь он не так долго отсутствует. Вот увидите, он скоро появится.
И опять девушка ничего не сказала. Она положила руки на стол, опустила на них голову и беззвучно, но так горько разрыдалась, что ее плечи неудержимо затряслись. Боуман, на лице которого появилось ожесточение, дотронулся до плеча молодой цыганки, поднялся и вышел.
Когда он появился с мрачным видом, Сессиль взглянула на него с некоторым беспокойством.
— Четверо детей, — сказал Боуман тихо. Он взял девушку за руку и повел через арку к переднему дворику.
Ле Гран Дюк в обществе блондинки разговаривал с цыганом крепкого телосложения и с обезображенным шрамами лицом. Он был одет в темные брюки и отороченную оборками не совсем свежую рубашку. Не обратив внимания на хмурый, неодобрительный взгляд Сессиль, Боуман остановился неподалеку.
— Тысяча благодарностей, мистер Коскис, тысяча благодарностей, — говорил ле Гран Дюк с выражением снисходительной любезности. — Очень интересно. Пойдем, Лила, моя дорогая. Хорошего понемножку. Я думаю, мы заработали право перекусить и немного выпить.
Боуман проследил, как они направились к ступенькам, ведущим в патио, затем повернулся и изучающе посмотрел на кибитку, окрашенную в зеленый и белый цвета.
Сессиль сказала:
— Нет.
Он удивленно посмотрел на нее:
— А что плохого в том, чтобы помочь скорбящей матери? Может быть, я смогу успокоить ее, помочь ей чем?то, возможно, даже принять участие в поисках ее пропавшего сына. Если бы больше людей помогали друг другу в трудную минуту и не боялись попасть в неудобное положение…
— Вы действительно святой человек, — сказала она с восхищением.
— Кроме того, имеется один метод решения такого рода проблем. Если ле Гран Дюк может их решить, то и я могу. Более того, ваши опасения…
Боуман оставил ее и, покусывая кончик большого пальца, что являлось у него признаком дурного предчувствия, поднялся по ступенькам в кибитку.
На первый взгляд казалось, что там никого нет. Затем его глаза привыкли к темноте, и он понял, что стоит в прихожей, ведущей в жилые комнаты, вход в которые можно было найти по полоске света под дверью и звукам женских голосов.
Боуман перешагнул через порог. Тень, отделившаяся от стены, двинулась ему навстречу. Удар в солнечное сплетение, от которого Боуман полетел на землю, пересчитав все ступеньки, можно было сравнить с ударом бетонной тумбой. Краешком глаза он успел заметить, как Сессиль моментально отскочила в сторону. Задыхаясь, Боуман упал на спину. Очки его отлетели в сторону, и, пока он лежал на земле, судорожно глотая воздух и пытаясь восстановить дыхание, тень, явно с твердым намерением продолжить, сошла вниз по ступенькам.