— Извини. — Боуман заставил себя не смотреть в ее умоляющие глаза: Сессиль могла поколебать его решимость, а он не мог позволить себе такой роскоши. — Я должен, понимаешь, должен остаться здесь. Это необходимо для дела. Мне кажется, здесь у меня больше шансов выжить, чем на берегу безлюдного озера на юге.
— Ты сказал, что должен остаться?
— Да. — Он продолжал смотреть вперед. — У меня для этого есть четыре причины, и все они связаны с бело?зеленой кибиткой. — Сессиль ничего не ответила, и он продолжил: — Или просто с Тиной. Тина и ее спина с содранной кожей. Если бы кто?нибудь сделал подобное с тобой, я бы убил его. Я бы не стал раздумывать, а просто убил. Ты мне веришь?
— Да, — сказала Сессиль низким голосом. — Теперь я знаю, что ты это сделаешь.
— Ведь ею могла оказаться и ты! — мягко сказал Боуман. — Скажи, ты бы вышла замуж за человека, который убежал и оставил Тину без защиты перед этой бандой?
— Нет! — Искренность звенела в ее голосе.
— Да! — Он еще больше смягчил голос. — То есть я не убегу и не брошу Тину.
Боуман внезапно замолчал и взглянул на девушку. Она улыбалась, но ее глаза были грустными, она не знала: то ли ей плакать, то ли смеяться, и, когда заговорила, ее голос дрогнул, не то от слез, не то от смеха.
— Ты совершенно, совершенно безнадежен, — сказала она.
— Ты повторяешься. — Он открыл дверь. — Я скоро приду.
— Мы скоро придем, — поправила Сессиль, открывая дверь со своей стороны.
— Ты не…
— Наоборот. Защита слабых женщин — дело благородное, если не переступать границ. Что может случиться, если ты находишься среди тысяч людей? Кроме того, ты сам сказал, что они меня не узнают.
— Если они схватят и тебя вместе со мной…
— Они не смогут схватить нас вместе. Ведь тебя они могут схватить только тогда, когда ты будешь делать то, чего делать не должен, и, естественно, меня при этом не будет. Например, если ты попытаешься проникнуть в цыганскую кибитку.
— Средь бела дня? Я что, сумасшедший?
— Я еще до конца не решила. — Она крепко взяла его за руку. — Но абсолютно уверена в одном. Помнишь, я говорила тебе еще в Арле: мы с тобой крепко связаны.
— На всю жизнь?
— Посмотрим.
Боуман изумленно моргал глазами, глядя на нее.
— Ты сделала меня счастливым человеком, — наконец произнес он. — Когда я был маленьким и чего?то хотел, мать говорила: «Посмотрим», и я всегда знал, что получу желаемое.
Женский ум работает, похоже, одинаково, не так ли?
Она безмятежно улыбнулась:
— Рискну повториться, Нейл Боуман: ты умнее, чем кажешься.
— Моя мать тоже это мне говорила.
Они заплатили за вход и поднялись по ступенькам на самый верхний ряд… Трибуны были заполнены людьми в ярких праздничных одеждах, и лишь отдельные люди выглядели неряшливо. Здесь сидели пастухи, цыгане, жители Арля, празднично одетые, но основными зрителями были туристы и местные поселенцы.
Между зрителями и ареной по всей окружности проходила полоса безопасности шириной четыре фута. Эта полоса была отделена от арены деревянным барьером такой же высоты: в это пространство, называемое cal?lejeon, когда дело принимало серьезный оборот, прыгал тореадор, спасаясь бегством.
В центре арены маленький, но очень агрессивный камаргский бык угрожал неминуемой гибелью человеку в белом, который прыгал, увертывался и легко избегал ударов все более и более свирепевшего быка. Толпа одобрительно хлопала и кричала.
— Здорово! — Сессиль, подавив страх и широко раскрыв глаза, наслаждалась зрелищем.
— О, это настоящий бой быков! Тебе больше хочется увидеть кровь человека, чем кровь быка?
— Конечно! Впрочем… я не знаю. У него же нет шпаги!
— Шпаги нужны на испанских корридах, где быка убивают. А это провинциальная разновидность корриды, где никого не лишают жизни, хотя время от времени очередному тореадору изрядно мнут бока. Видишь красную пуговицу, привязанную между рогами быка? Тореадор должен снять ее первой. Потом две ленточки, а потом две кисточки, привязанные к рогам.
— А это не опасно?
— Я бы не выбрал себе такой образ жизни, — признался Боуман.
Он поднял глаза от программки, которую держал в руке, и внимательно посмотрел на арену.
— Что?нибудь случилось?
Боуман ответил не сразу. Он все еще смотрел на арену, где одетый в белое тореадор двигался по кругу с завидной легкостью и грацией балетного танцора, ловко уходя от ударов быка. Он сделал невероятный выпад, сорвал пуговицу, прикрепленную между рогами животного, причем один рог почти коснулся его груди.
— Ну и ну! — пробормотал Боуман. — Так вот кто он такой, этот Эль Брокадор!
— Эль… кто?
— Брокадор, парень на арене.
— Ты его знаешь?
— Нас не знакомили. Хорош, правда?
Эль Брокадор был не просто хорош — неотразим. Рассчитывая свои движения с ледяным спокойствием и исполняя их с удивительной легкостью, он мастерски продолжал уходить от бешеных атак быка: за четыре нападения сорвал обе ленточки, которые держали пуговицу, и две белые кисточки, прикрепленные к кончикам рогов. Проделав все это, он словно забыл о существовании быка. Низко и медленно поклонившись, легко подбежал к барьеру, перемахнул через него и оказался в зоне безопасности, в то время как бык, находившийся всего в нескольких футах от него, со всего размаху налетел на барьер, вдребезги разбив верхнюю доску.