— И, более того, — рассмеялась она, хлопнув в ладоши, — он был касты певцов.
Действительно, это было еще хуже. Хотя каста Поэтов и Певцов не относилась к категории высших, но она была более престижна, чем, скажем, касты Шорников или Гончаров, которые были с ней одного уровня.
На Горе Певец или Поэт считается ремесленником, создающим свои произведения, как гончар создает посуду, а шорник — седла. Поэты занимали свое место в социальной структуре общества — они воспевали битвы, героев, города, но они пели не только об этом, но и о любви, о жизни, о радости, время от времени напоминали горийцам о одиночестве, о смерти, о том, что нельзя забывать, что они в первую очередь люди.
Чтобы стать певцом, нужен был особый талант, как, впрочем, и для Тарноводов. Поэт здесь, как и на Земле, воспринимался с изрядной долей скептицизма — их считали немного чокнутыми. Но божье благословленье не коснулось их. Ведь роль богов на Горе играли Царствующие Жрецы, а они не вызывали у людей никаких чувств, кроме страха. Люди жили с ними в относительном мире. Они делали празднества в их честь, приносили жертвы, выполняя их требования, но всякий раз,
когда это было возможно, о них забывали. Так что вряд ли можно было предположить, что Царствующие Жрецы дарят талант певцу или поэту.
Несмотря на это, певцов и поэтов любили на Горе. Конечно, некоторые поэты
тяготились нищетой, на которую их обрекала эта профессия, но в целом считалось, что
это самые счастливые люди на планете. Они гордились что поют и в хижинах бедняков и в роскошных дворцах. Их приглашали всюду и они пели везде, хотя в одном месте
они получали в награду кусок хлеба, а в другом — горсть золота. Правда, золото поэта быстро переходило к женщинам, которые всегда вились роем вокруг этих беззаботных созданий. И снова у поэта не оставалось ничего, кроме песен.
Нельзя сказать, что поэты на Горе жили зажиточно, но они и не голодали,
им не приходилось сжигать одежду своей касты. Многие поэты путешествовали из города в город. Бедность надежно защищала их от грабителей, а счастье — от хищников.
— Каста поэтов — это не так плохо, — сказал я.
— Конечно, — ответила она, — но в Тарне они вне закона.
— О!
— И все же, — продолжала она со счастливой улыбкой, — Андреас, из города в пустыне Тора, проник в Тарну.
— О!
— И все же, — продолжала она со счастливой улыбкой, — Андреас, из города в пустыне Тора, проник в Тарну. По его словам, искать песни, — она рассмеялась, — но я думаю, что он пришел, чтобы заглядывать под серебряные маски наших женщин, — она в избытке чувств захлопала в ладоши. — И я первой заметила и позвала его, когда увидела лиру, спрятанную под его серой одеждой и поняла, что он — певец. Я пошла за ним и убедилась, что он в городе больше 10 часов.
— Ну и что? — спросил я, так как уже слышал упоминание о 10 часах.
— Это значит, что те, кто провел в Тарне больше десяти часов, заковываются в цепи и отправляются в поле возделывать землю, пока не умрут.
— Почему же об этом не предупреждают при входе в город?
— Но это глупо. Как же тогда мы будем пополнять число наших рабов.
— Теперь ясно, — сказал я, осознав причины гостеприимства Тарны.
— Я носила серебряную маску, — продолжала девушка, — и моим долгом было доложить властям об этом пришельце. Но я этого не сделала. Мне было очень интересно — ведь я никогда не видела мужчин из других городов. Я пошла за ним, а когда мы остались одни, то окликнула его и рассказала об участи, которая его ждет.
— И что же он сделал?
Она смущенно опустила голову.
— Он снял с меня маску и поцеловал. Я даже не успела позвать на помощь.
Я улыбнулся.
— Я ведь никогда до этого не была в руках мужчины, — сказала она, — мужчины тарны не касаются женщин.
Вероятно выражение моего лица удивило ее и она поспешила дать объяснения.
— Вопросами связей мужчин и женщин занимается каста Врачей под наблюдением Высшего Совета Тарны.
— Ясно, — сказал я, хотя мне ничего не стало ясно.
— И все же, — продолжала она, — хотя я была женщиной Тарны и носила серебряную маску, его объятия не были для меня неприятны. — Она взглянула
на меня с легкой печалью, — я знаю, что поступила не лучше его, уподобилась животному, не умеющему сдерживать свои инстинкты. И заслуживаю суровой кары.
— Ты сама веришь в это? — спросила я.
— Да, — сказала она, — но все равно, лучше всю жизнь носить камиск и пережить его поцелуй, чем прожить ее под серебряной маской, не испытав этого сладостного ощущения. — Плечи ее опустились и мне захотелось обнять ее, приласкать и утешить. — Я падшая женщина и предала все, что почитается в Тарне превыше всего.
— А что сделали с ним?
— Я спрятала его и помогла выбраться из города, — она вздохнула, — он звал меня с собой, но я не могла.
— Что же ты сделала?
— Когда он был в безопасности, я выполнила свой долг — явилась в Высший Совет
Тарны и призналась во всем. Совет решил лишить меня серебряной маски, надеть камиск и ошейник и отправить на Большие Фермы на работы.
Она заплакала.
— Тебе не нужно было являться в Высший Совет.
— Почему? Разве я не виновна?
— Ты ни в чем не виновата.