— Просыпайся, маленькая, просыпайся! Ты ведь хочешь этого, очень хочешь. Вы все этого хотите, но боитесь сказать. — Знакомый мужской голос сыпался на нее, сидящую на холодном каменном полу, откуда-то сверху.
Мужчина нагнулся, схватил ее за волосы и куда-то поволок. Это было очень больно. Потом он поднял ее, и Любка увидела дверь с надписью: «Холодильная камера». В дверь были вбиты гвозди, а на них висели веревочки с алюминиевыми крестами и еще какими-то вещицами.
Дверь открылась, и изнутри вырвался отвратительный, тошнотворный запах. Мужчина затащил ее внутрь и толкнул. Бросова на что-то упала и ударилась. Она огляделась. Везде лежали голые или почти голые мужчины, женщины и дети; их было очень много.
Люба всмотрелась и убедилась, что все они мертвые. Она — в морге! Девочка поняла, что и сама валяется на трупах. Она повернулась к тому предмету, о который ударилась при падении, и увидела лиловое, в черных пятнах, лицо старика: глаза его затекли, словно у свиной головы на рынке, а нижняя челюсть отвисла.
— Поцелуй, лапонька, дедушку. Крепко поцелуй, с любовью. Смотри, как он этого хочет. — Мужик нацелил на нее стоящую на треножнике видеокамеру.
— Дя… — хотела Бросова назвать мужчину по имени, которое, кажется, все-таки вспомнила.
— Целуй, милая, а то мозги вышибу! — Мужчина взмахнул над Любой здоровенным молотком.
— Я не… — И тут на ногу девочки резко опустился молоток. Бросова закричала от жуткой боли в колене.
— Целуй! — Над девочкой вновь зависло опасное оружие.
Люба заплакала и повиновалась, понимая, что в первый и последний раз в жизни целуется с самой Смертью…
День третий
Глава 42. Сон и явь Скунса
Алексей Снегирев, уже много лет даже в уме называвший себя Скунсом, не называвший себя данным ему при рождении именем Петр, а с некоторых пор именовавшийся Львом, давно свыкся со своими снами, где он из раза в раз преследовал и скрывался, убивал и умирал сам: Разделяя в лабиринтах кошмара чью-то беду или встречая собственную, он нередко плакал. Это было любопытно, поскольку в реальной жизни подобного с ним не случалось уже больше десяти лет.
Окунаясь в цветные сновидения, Алексей сознавал, что имеет дело всего лишь с иллюзией, каковой является любое кино или электронные забавы на экране монитора.
Большинство снов, как правило, сразу забывались, и лишь несколько из них один за другим скопились в его памяти, составив как бы его внутреннюю видеотеку. Избранные сны помнились очень долго, сохраняли отчетливость, а иногда возвращались в несколько иных версиях, дразнивших возможностью иначе завершить невероятные события. Но этого, впрочем, так и не происходило, за исключением одной истории, истинный смысл которой становился вроде бы с каждым разом все яснее, но, к досаде Скунса, так и не раскрывался до конца.
Сон начинался с того, что Снегирев обнаруживал себя лежащим на кровати в большой, похожей на больничную, палате. При этом его тело каким-то образом возникает здесь «с нуля» и одновременно как бы и находится тут со времени его хрущевско-брежневского детства.
В палате стоит больше десяти коек, но все — пустые. Непонятно, какое сейчас время суток: Алексей почему-то не обращает внимания на окна, которые наверняка должны здесь быть. Действительно, что ж ему не посмотреть — что за ними?
Ему хочется, чтобы было утро. Он спрыгивает на пол и не понимает, каков теперь его истинный возраст: он одновременно чувствует себя и мальчиком, и мужчиной. Впрочем, данное обстоятельство его сейчас нисколько не смущает.
Скунс выходит из палаты в коридор. Здесь тоже никого, но это определенно не имеет для него особого значения. Он покидает знакомый корпус и вспоминает о послании в 2000 год для советской молодежи: оно вмуровано в торцевую стену здания, рядом с которой пролегает Аллея космонавтов, где с фанерных щитов с галактическим радушием улыбаются герои СССР.
Мысль о латунной плите, под которой хранится неизвестный Снегиреву текст, оставляет его, когда он выходит туда, где должна находиться дощатая площадка, предназначенная для торжественных линеек, концертов, соревнований и прочих массовых собраний. Сейчас здесь почему-то достаточно самоуверенно высится строение из дымчатого кирпича, в котором могут находиться пекарня, коровник, баня, больница или что угодно еще.
Алексей понимает, что каким-то образом знает о воздвижении здесь этого дома и вполне осознанно направляется в его сторону. Зайдя внутрь, он без удивления обнаруживает множество отсеков, облицованных кафелем. Они напоминают душевые кабинки. В некоторых стоят мужские фигуры в одежде.
Зайдя внутрь, он без удивления обнаруживает множество отсеков, облицованных кафелем. Они напоминают душевые кабинки. В некоторых стоят мужские фигуры в одежде. Сверху на них течет вода.
Снегиреву тотчас становятся известны правила предстоящей игры: он должен толкнуть фигуру, стараясь при этом не промочить собственную одежду. Толчком он может проверить — живой или мертвый, то есть опасный для Скунса или безопасный человек замер в отведенной ему кабинке.
Алексей, по виду несколько рассеянно, а на самом деле предельно собранно и настороженно, шагает по мокрому полу. Тут он замечает, что в одних отсеках клубится пар, в других, напротив, судя по синеватым физиономиям стоящих, льются ледяные струи.