— Спасибо. — Мальчик перевел взгляд на Федора Борону и уперся в него до странности округлившимися глазами. — Данилыч, ты ведь меня знаешь, впрягись за меня, а то мне тут сейчас налепят. Лохматка мне толком и не сказал ничего, обещал только, что переночевать пустят да еще и в кайф сделают, а что в кайф — я и не знал, пока с Носорогом не объяснился. А пошел потому, что надеялся улизнуть или старика на испуг взять — я, мол, указник, тронешь — в тюрягу засажу! Да он бы мне со страху еще и бабок отстегнул, если бы на лестнице не свалился.
— А отчего он свалился-то? Или его кто свалил? Ты сам-то, что, не видел? — Мужчина в очках бросил в бассейн окурок. — Коллеги, нас опередил некто, кого принято называть Скунсом.
— Коллеги, нас опередил некто, кого принято называть Скунсом. Тут, понимаешь, месяцами пасешь ублюдка, блюдешь закон, а ему что — он, с понтом под зонтом, киллер с большой буквы. Но кто ему эту падаль мог заказать, — я этого пока не понимаю! Кстати, что с этим гадом? Жить будет? Показания сможет дать?
— Первое — недолго, второе — исключено. — Данилыч по-хозяйски оглядывался. — Нам бы такие хоромы под приют… Похожие штуки наши ребята делали в Афгане. Не все, конечно, а только те, которых неизвестно откуда привозили и неизвестно куда увозили, — те, кого брали в армию из детдома или из дисбата. Они называли этот прием «спящая царевна»: человек, которого таким хитрым образом придушили, терял способность двигаться и говорить, хотя, по заключению экспертов, сохранял все остальные функции. Жила жертва неделю-две, и ничего нельзя было сделать, чтобы ее спасти. Такая вот изысканная казнь.
— Пропустите меня! — раздался встревоженный голос Бориса Следова, передвижениям которого, впрочем, никто и не препятствовал. Сам он, все еще наряженный бомжом, появился в проеме входной двери и быстрыми, неуклюжими шагами, словно щенок крупной собачьей породы, устремился к Олегу. — Брат мой! Извините меня, но я никому не позволю!..
Глава 50. Отче наш…
Отец Серафим, как обычно, готовился к заутрене, когда вдруг почувствовал, что он в храме не один. Оглядевшись, он заметил стоящую возле дверей Марию. Девочка была крайне взволнована, и священник решил оторваться от молитвы. Он воспрял с колен и жестом подозвал ребенка.
— Что ж ты сегодня с исповеди убежала? — Отец Серафим положил руку на плечо подошедшему ребенку.
— Мне страшно стало. — Мария виновато и грустно посмотрела священнику в глаза. — И стыдно очень.
— Чего же, детка, перед Богом стыдиться? — улыбнулся настоятель. — Господь ведь вездесущ и все о нас с тобой знает, и видит, как мы, например, сейчас здесь стоим и разговариваем. Важно ведь то, чтобы ты сама о себе все ему поведала и покаялась в своих грехах, вольных и невольных, а Царь Небесный уж рассудит, чего мы с тобой больше заслуживаем: кары или милости.
— Да я Боженьке все уже давно рассказала, — призналась девочка. — А вам вот стесняюсь, — вы же все-таки мужчина.
— Милая моя, я — человек, облеченный саном, священник, — ласково произнес отец Серафим. — И это главное. В семье я — муж, отец, а для тебя только священнослужитель, через которого ты, детка, можешь общаться с Богом. Поэтому не смотри, что у меня усы, борода и что я вообще такой страшный.
— Да что вы, я всегда думала, что попы только толстые и лохматые бывают. — Мария покраснела, но продолжила: — А вы такой красивый и аккуратный, прямо как на этих иконах. Я вас сразу полюбила.
— Деточка, я просто еще молодой священник. — Отец Серафим провел большим и указательным пальцами по усам и бороде. — А ты, наверное, встречалась со служителями пожилыми и, возможно, очень уставшими — вот у тебя и сложилось такое мнение. Священники бывают разные, да и я, кстати, не совсем обычный священник.
— Скажите, а я скоро умру? — Девочка посмотрела на отца Серафима с таким видом, словно верила, что его ответ решит ее судьбу. — От моей болезни ведь, правда, нет лекарства?
— Деточка, люди живут с этим десятки лет. А у женщин даже детки здоровые рождаются. — Священник молил Бога подсказать ему правильный ответ.
— Мне сегодня дядя Витя рассказывал, как от этой болезни умирают. — Девочка замолчала, очевидно восстанавливая все нарисованные ее воображением ужасы.
— Мне сегодня дядя Витя рассказывал, как от этой болезни умирают. — Девочка замолчала, очевидно восстанавливая все нарисованные ее воображением ужасы. — Я так не хочу.
— Машенька, мы ведь все когда-нибудь умрем. Никто ведь не знает, что его ждет. Один считает — завтра, а сам до ста лет живет; другой полагает себя вечным, а покидает этот мир внезапно. — Отец Серафим развел руки и указал ими на иконы, висящие в храме. — Посмотри: здесь изображены те, кто заслужил Царствие Небесное за свои заслуги. При жизни эти люди тоже не знали, как сложится их судьба. Их объединяет то, что они в какой-то момент уверовали в Бога и служили ему до самой своей смерти. Вот путь, который я могу тебе подсказать. Ты должна понять только одно: здесь, на земле, нам дается возможность подготовиться к загробной жизни, которая будет вечной. Представляешь, какая разница между человеческой жизнью и вечностью? Ее просто невозможно измерить!