— С кем он воевать-то собрался?
— С «Аполло». Догнать его эта посудина не может, но сильно мешает работать — из-за него Паша уже двоих перспективных клиентов упустил и потому глубоко обиделся…
— Ладно, таких корабликов в Гранд-Флите много, от потери одного не обеднеют, так что я не против. Надеюсь, они не днем на него попрут?
— Разумеется. Тем более что у Паши в эскадре есть два совершенно уникальных типа — братья Аматуни. Наверняка генетическая мутация, ночью как днем видят, Паша с ними уже давно работает…
Вместо запланированных двух дней кайзер пробыл у нас четыре, и вовсе не из-за перегруженности официальной программы или особой остроты переговоров. С точки зрения сопровождающих его лиц, последние два дня он провел исключительно в беседах с государственным канцлером — про Татьяну они были совершенно не в курсе.
С точки зрения сопровождающих его лиц, последние два дня он провел исключительно в беседах с государственным канцлером — про Татьяну они были совершенно не в курсе. А на публике Вильгельм показывался редко и всегда в моем обществе. Кстати, при расставании он шепнул мне, что двойник генерала Найденова произвел на него впечатление и по возвращении домой он тоже попробует таким образом расширить свой ближний круг…
К тому, что я не могу в такое время надолго оторваться от расследования, кайзер отнесся с полным пониманием. Да и начхать ему было, с двойником или с оригиналом он прогуливается для восстановления сил — потому что ждавшая его Татьяна была сама собой в лучшем смысле этого слова.
Результатом наших бесед стало решение о скорейшей совместной постройке в городе Кольчугино алюминиевого завода и гидроэлектростанции. Кроме того, скоро должна была приехать рабочая группа для написания текста российско-германского договора о сотрудничестве в области промышленности и иных областях. А Татьяна при вручении пленки-фотоотчета твердо сказала мне, что по крайней мере до следующей встречи кайзер будет буквально считать дни — ибо если это не так, то ее надо гнать поганой метлой за полную утерю квалификации. Но тут, по-моему, она малость ошибалась — не дни, а часы до встречи будет считать Вилли! Кому как, а мне это было видно невооруженным глазом.
Итак, Вилли все же улетел в свою Германию, а я теперь летел в свой Георгиевск. Хотелось надеяться, что это мой последний полет на «Пересвете» — до чего же надоел, зараза, своей тихоходностью, неповоротливостью и тупостью управления! Единственное, что у него не отнимешь — садиться можно буквально куда угодно. Да, но мне куда угодно, как правило, вовсе не надо! А надо на аэродром… вот он, кстати, уже подо мной. Только как-то он странно выглядит…
Я присмотрелся. В конце полосы собралась какая-то толпа, точнее две. Между ними можно было рассмотреть что-то красное. А это еще что? У въезда на территорию, такое впечатление, собралось вообще больше народу, чем живет в Георгиевске!
— КДП, что у вас происходит? — поинтересовался я, на всякий случай уходя на второй круг.
Ответ пришел не сразу, видно, диспетчер подбирал слова. Наконец он родил:
— Вас встречают…
— Доложите как положено! — рявкнул я. Видно, подействовало, потому как теперь я услышал исчерпывающий ответ:
— По решению мэра Георгиевска назначена торжественная встреча вас, как героя войны и почетного гражданина города (во дела, и когда это Георгиевск успел обзавестись почетными гражданами?). Комендант аэродрома пропустил мэра и его окружение в количестве десяти голов. Кроме того, у конца ВПП находится аэродромный оркестр.
— А красное — это что?
— Ковровая дорожка.
— Почему она упирается в какую-то квадратную херовину?
— Это трибуна с микрофонами. Динамики выведены на ворота КПП.
— Заранее предупреждать надо было!
Тогда двойника бы взял, подумал я. Или по крайней мере речь загодя сочинил бы…
— Ладно, иду на посадку.
После того, как оркестр сыграл «Прощание славянки», на трибуну влез мэр Михеев и сообщил, что основатель города инженер Найденов, генерал, герой и канцлер, сейчас скажет несколько слов своим землякам…
Ко мне подбежал смутно знакомый молодой человек из информбюро и сунул мне в руки какую-то бумажку.
— Это что? — с подозрением спросил я.
— Это что? — с подозрением спросил я.
— Ваша речь…
— Да ё… … …ь! — возмутился я.
— …Мать…мать…мать… — донеслось эхо от динамиков на воротах. Я оттеснил мэра от микрофона и продолжил свое выступление:
— Дорогие сограждане, это я не вам. Это просто общие впечатления об организации встречи… А устроена она будет так. В девять вечера приходите в приемный парк. Двести наиболее достойных поместятся в конференц-зале, остальные и в парке все услышат, будет трансляция. Опять же в парке приятнее будет слушать мою речь под пиво, в зале ведь не дадут… Так что до вечера, сейчас, извините, мне отдохнуть надо, все-таки восемь часов за штурвалом, а я уже не мальчик, к сожалению…
Мне вообще-то надо было не столько отдохнуть, сколько послушать доклады и вникнуть в обстановку.
В общем, встреча с народом вроде прошла неплохо. Я даже не стал пытаться говорить пафосную речь — ну не мое это совершенно. Просто начал с того, что перечислил уже погибших на той войне летчиков — двадцать четыре звания и фамилии, и попросил почтить их память минутой молчания… Потом коротко, в своей манере, рассказал, как мы там жили и как воевали. И под конец историю, случившуюся незадолго до нашего отбытия и в пересказах стремительно распространившуюся по Ляодунскому полуострову…