Во время этого душераздирающего рассказа Конан мрачно созерцал свои сандалии, время от времени шевеля пальцами ног.
— Ну вот, — захлебываясь, продолжала Семирамис. — А когда я очнулась, я увидела, что диадема пропала! Я лежу, связанная, на своей постели. Хвала пресветлому Митре, этому злодею не пришло в голову меня изувечить. Я хотела закричать, позвать на помощь, но рот у меня был заткнут. И тут вернулся страх… Я увидела в воздухе плавающие разноцветные точки, и они сперва сложились в того монстра, а потом рассыпались и снова сблизились, но на этот раз на меня смотрело лицо кхитайца! И оно усмехалось, как будто хотело сказать: «Ничего страшного, Семирамис. Я забрал то, что принадлежит мне». — Семирамис замолчала, задумалась. — Ты знаешь, Конан, — добавила она, — может быть, я даже _с_л_ы_ш_а_л_а_ эти слова на самом деле.
— Словом, диадемы нет, и ты обвиняешь в этом кхитайца, — подытожил Конан. — Может быть, ты и права.
— Почему ты так думаешь? — Семирамис вцепилась в его руку.
— Потому что я только что украл по его поручению одну вещь, которая выглядела так, словно создавалась под пару диадеме. Ючэн утверждал, что она принадлежала богине Шан, и, что он пришел из своих диких джунглей специально ради этих безделушек. Он, видите ли, должен вернуть их в храм.
Он, видите ли, должен вернуть их в храм. Я думаю, пока я лазил во дворец Зоэ и искал там пояс белого золота, Ючэн не терял времени даром и ограбил тебя.
— Может быть… Но зачем он поручил именно тебе забрать этот пояс? Он же мог найти любого другого вора…
Конан сверкнул на нее глазами.
— «Любой другой» мог бы и не справиться, дорогая, — сказал он заносчиво. — Все-таки здесь нужна определенная ловкость и сноровка. Я забирался по отвесной стене на крышу висячего сада… и вообще.
Семирамис покачала головой. Она уже почти оправилась от перенесенного кошмара и заговорила рассудительно и трезво:
— Мне кажется, причина в ином, Конан. Ючэну нужно было, чтобы ты находился не у меня дома, а где-нибудь в другом месте. Причем в таком месте, куда ты непременно пойдешь. А если ты и можешь на что-нибудь променять любовное свидание, так это на хорошую кражу.
— Верно, — пробормотал Конан, уязвленный. — Значит, этот маленький поганец рассчитал все безошибочно. Пока я обворовывал Зоэ, сам он потрудился здесь, обворовывая меня.
— Обворовывая _м_е_н_я_, — поправила Семирамис.
— Неважно, — отмахнулся Конан, не замечая, что на лице Семирамис проступило странное выражение, словно она хотела возразить: «Очень даже важно». — В конце концов, он заплатил мне за пояс. Довольно много золота. Тем более, что сегодня утром на базаре…
Он хотел было сказать, что его обокрали, но вовремя остановился и прикусил язык. Незачем этой насмешливой женщине знать еще и об этой его неудаче.
Но Семирамис пристально слыша за ним.
— Так что было сегодня утром на базаре?
— Я пропил почти все деньги.
— И одарил каким-нибудь баснословным подарком какую-нибудь дешевую девку? — ревниво спросила Семирамис.
— Да нет же, — отрекся Конан. — Просто так вышло. Клянусь, я люблю только тебя, Семирамис. Я подарю тебе другую диадему. Если хочешь, подождем, пока градоправитель одарит свою любовницу, и я снова обкраду эту потаскуху Зоэ.
— Хочу! — просветлела Семирамис и умчалась на кухню, чтобы приготовить своему возлюбленному ужин. Голова у нее болеть перестала, Конан опять был при деньгах — почему бы не полюбить молодого киммерийца? Семирамис всегда ощущала к этому юноше вполне искреннее расположение, перерастающее в пылкую страсть всякий раз, как он обзаводился толстым кошельком.
И вдруг дикий рев ее возлюбленного заставил Семирамис выронить столовый нож и в спешке примчаться в комнату.
— Кром! — воззвал варвар к своему дикому божеству, после чего, без паузы, начал изрыгать ругательства на всех известных ему языках. Поскольку ругательства были обычно первыми словами, которые киммериец усваивал, оказавшись в новой для себя стране, то знал он их изрядное количество. Золотые монеты были рассыпаны по полу у ног Конана, как будто они обожгли ему пальцы и он выронил их.
— В чем дело, дорогой? — осведомилась Семирамис, уяснив, что ни змеи, ни крокодилы не заползли ненароком в ее уютный домик, и, что возлюбленный цел и невредим, а если и повредился слегка рассудком, то хуже от этого не стал. Женщина наклонилась и подняла золотой. — Что-то не так с этими деньгами?
Умело она прикусила золотой, потом принялась рассматривать его и так и этак.
— По-моему, это хорошие старинные монеты, — сказала она наконец. — Я видела такие как-то раз. Да ты мне и показывал. Помнишь, когда обворовал меняльную лавочку? Эти деньги намного дороже новых, потому что в них меньше медных примесей.
Конан дико посмотрел на нее.
— Это и есть те самые монеты, — сказал он.
— Это и есть те самые монеты, — сказал он.
Семирамис не поняла.
— Что?
— Это _т_е _с_а_м_ы_е_ деньги, которые я спер из меняльной лавочки! заорал Конан. — Я убью этого проклятого кхитайца! Он обворовал меня! Это он вспорол мой кошелек там, на базаре! А сам еще сочувствовал, желтая морда, кивал, языком цокал! Пирожком угостил! Зенки свои косые щурил с хитрецой, а я-то и не понял!