— Что значит «сама»? Так это не статуя?
— Это тело для богини. Ты помнишь, как я сделал тебя неподвижным?
Бывшего солдата передернуло при одном только воспоминании.
— Пожалуйста, если ты не хочешь, чтобы я сбежал, не говори мне об этом. А то я буду тебя бояться.
— Нет, меня неправильно бояться. Я не злодей. Я не убиваю. Я скульптор. Я могу делать людей неподвижными. На время. Навсегда. Меня учили.
— Зачем же ты взял именно ее, Зоэ? Она такая скверная баба…
— Она больше не скверная баба. Зоэ была злая. Такая злая. Она не знала, что такое истина. Шан войдет в ее тело, озарит ее своим духом. Зоэ будет другая. Она увидит, что такое истина. Это правильно. Убить, наказать — было бы неправильно.
Аршак помолчал, осваиваясь с этой новой, непривычной для него философией.
— Возможно, ты и прав, — сказал он наконец и покосился на Зоэ. — И ты хочешь, чтобы я нес ее на себе?
— Да. Она тяжелая. Ты сильный. Я тоже сильный, но по-другому. Я не умею носить тяжелые статуи. Меня не учили. — Он поднял с земли плащ, снял кожаные ремни, петлями свисавшие с его широкого пояса с кистями, и принялся упаковывать превращенную в изваяние Зоэ. Бережно завернул ее в плащ стянул ремни, сделал петли, чтобы можно было нести ее за плечами, как вязанку хвороста.
— Вот так не повредим, — сказал Ючэн удовлетворенно. — Попробуй, удобно ли тебе будет ее нести.
Аршак повиновался. Он плохо соображал, что происходит, — слишком много событий за такое короткое время. К тому же у него кружилась голова и он очень хотел есть.
— Мы чего-то ждем? — спросил он у своего нового хозяина.
Тот покивал.
— Да, мы ждем того человека, Конана. Он должен мне принести одну вещь, за которой меня и отправили в Шадизар. Мы возьмем эту вещь, мы отнесем ее в джунгли.
Издалека донесся приглушенный удар гонга. Кхитаец поднял палец.
— Третья стража, — сказал он. — Я правильно понимаю эти звуки?
— Да, — кивнул Аршак. — Еще две стражи, и наступит утро. Ты хочешь выйти из города на рассвете?
— Лучше ночью.
— Ночью ворота закрыты. Мы сможем уйти только после того, как стражники поднимут решетки.
— Они поднимут решетки, потому что я их попрошу, — уверенно сказал Ючэн. — А теперь я хочу, чтобы ты ел. Ты голоден.
Аршак улыбнулся.
— Мне начинает нравиться эта служба, — сказал он. — Мой прежний начальник, покойный Бахтияр, никогда не обращал внимания на такие мелочи, как голод или жажда подчиненных.
— Как это говорят у вас, на Западе? — задумчиво проговорил Ючэн, роясь в своей шелковой торбочке, затянутой витым шнуром с кисточками. — О мертвых или хорошие слова, или никаких слов.
— А разве у вас, на Востоке, такого не говорят?
Ответ Ючэна заставил Аршака надолго замолчать.
— У нас, на Востоке, нет мертвых. Есть только реинкарнации. Последнее слово он выговорил с особым старанием, стараясь произнести его правильно, без акцента, чтобы собеседник понял. — О вновь рожденных и возрожденных можно говорить все что вздумается, лишь бы справедливо.
Кхитаец вынул несколько пресных лепешек и крохотный сосудик, в котором что-то булькало.
— Это мало, но очень много сил дает. Сначала поесть потом выпить. Потом спать. Я разбужу, когда будет пора.
Аршак повиновался.
Потом спать. Я разбужу, когда будет пора.
Аршак повиновался. Он чувствовал, что подчиняться этому человеку будет легко и приятно. Ючэн знал, что говорил. Все, что делал маленький кхитаец, было исполнено глубинного смысла, что было не всегда понятно с первого взгляда. Но в том, что такой смысл был, бывший гвардеец больше не сомневался.
Он действительно утолил голод одной маленькой лепешкой, после чего проглотил горькую маслянистую жидкость, заключенную в сосудике, разом напился и согрелся, и сам не заметил, как заснул крепким, здоровым сном.
Донесся еще один приглушенный удар гонга, и почти одновременно с тем, словно вырастая из-под земли, перед Ючэном возникла рослая темная фигура. Низкий голос прошептал, выговаривая слова со знакомым жестким акцентом:
— Ючэн, это ты?
— Конечно, — хихикнул кхитаец. Было заметно, что у него отличное настроение, хотя различить что-либо в узких глазах, почти полностью скрытых под тяжелыми веками, было почти невозможно. — Ты Конан, ты принес?
— Да. — Варвар покачал в руке мешочек, в котором явно лежало что-то увесистое. — Но сначала я хочу видеть мою плату. У тебя есть деньги, чтобы выкупить у меня пояс из белого золота?
— Есть, есть. — Кхитаец суетливо зарылся в свою торбочку. — Ты Конан, ты не сомневайся.
— И в заморанских монетах, не забудь, — уточнил Конан. — Я не хочу связываться с твоими серебряными квадратиками, которые то ли деньги, то ли просто мусор с рудника.
— Конечно, конечно. — Ючэн извлек наконец мешочек, тоже довольно тяжелый. — Зачем обманывать? Ты делаешь для меня что-то хорошее, я должен заплатить.
Конан бросил кхитайцу мешочек и, ворча, как голодный пес, схватил свою плату. Дернув завязки, он сунул нос в кожаный кошель, пощупал монеты, попробовал их на зуб.
— Вроде золото, — пробормотал он. — Если ты обманул меня, Ючэн, то берегись. Я найду тебя даже в джунглях. Человек ты или демон, из плоти и крови или из слоновой кости и дерева, я раскромсаю тебя на куски, ибо нет ничего крепче холодной стали!