Иван нахлебался вонючей жижи. Но вынырнул, вцепился в ствол. Пополз по нему к берегу. Ствол под пальцами обращался в труху, в мокрое бурое месиво. Но Иван полз — по миллиметру, по сантиметру.
На берег он выбрался совершенно обессиленным. Лучемет и меч были при нем. А усталость дело преходящее.
Иван упал лицом в ковер из пожухлой мягкой хвои. И снова его сморил сон.
Снова он лежал в высокой траве. Глядел в высокое небо. И вел неторопливую беседу. Он не видел собеседника.
Но знал, с кем говорит. А в небе плыло странное облако.
Было оно ослепительно белым и вместе с тем мягким, добрым, не отталкивающим своей белизной, а напротив, влекущим. И когда оно плыло от края, с востока было оно бесформенным и разлапистым как и все облака на свете.
Но по мере хода своего часть облака все больше и больше становилась похожей на старинные космолеты промежуточного класса. И когда облако застыло прямо над Иваном, он видел уже, что это и есть космолет — один к одному, до мельчайших деталей. Но и не удивлялся, будто и ожидал, что облако это окажется непростым облаком, а чем?то неведомым, несущим для неге нечто важное- И снова он видел две фигуры, две белые фигурки в белых скафандрах с белыми шарообразными шлемами. Что?то удерживало эти фигурки у поручней, не давало им оторваться от них, хотя Иван ясно видел, что люди в белых скафандрах рвались куда?то, тела их выгибались, головы в шлемах то клонились к груди, то откидывались назад.
Что?то удерживало эти фигурки у поручней, не давало им оторваться от них, хотя Иван ясно видел, что люди в белых скафандрах рвались куда?то, тела их выгибались, головы в шлемах то клонились к груди, то откидывались назад.
Это длилось бесконечно долго, это было пыткой не только для белых людей, но и в первую очередь для Ивана. Он мучился вдвойне, испытывая и боль физическую, адскую, и боль душевную, и боль от неопределенности, от зыбкости. А голос, знакомый голос батюшки, давнего друга?собеседника, давил в уши: «Ведь это они! Ты разве не узнаешь их! Ты же сам мне все рассказывал, ну всмотрись, вспомни! Это они! Такое нельзя забыть. Я верну тебе память!!!» Иван не понимал его, он вообще ничего не понимал. Почему эти видения преследуют его? Откуда они, после чего? После Гадры? Или планеты У? Где он был в последний раз, где?!
Кроваво?красная вспышка изуродовала ослепительно?белый мир. Будто в дьявольском пламени горело облако?корабль, горели белые, прикованные к поручням люди, горело все. Облако разрывало на части чьи?то огромные лапы — восьмипалые, когтистые. Их было много, Е они были невероятно уродливые, непостижимо беспощадные. Иван их знал. Он их видел, хорошо видел где?то. Но где?! Голос орал в уши, в мозг, в самую сердцевину мозга: «Они убили их!» Ты сам все видел! Они убили и многих до них — тысячи, миллионы, миллиарды смертей! Они убьют всех нас, от них нет спасения! Ты же все помнишь, все! Ну, Иван, очнись! Они не смогли уничтожить нас всех за тысячелетия, но теперь они придут, чтобы дать нам последний смертный бой! Вспомни! Вспомни все с самого начала! Казалось, кровь сочится из горящего облака и падает на землю, в траву, Ивану в лицо.
Кровь и огонь. Но он не отворачивался. Он лежал и смотрел в страшную высь. В свое прошлое. И не только в свое.
Трехглазые отвратитеньно?жуткие морды смотрели сверху вниз, из бездонной черноты неба в его лицо. Был в них ужас. Нечеловеческий ужас. А огонь бушевал. Не стихал.
И голос становился все громче. Теперь Иван не мог понять, чей это голос — то ли батюшка осип, сорвался, то ли это уже не он кричит. Но слова били остриями: «Ты все помнишь! Это твои мать и отец! Они их распяли. Они их убили. Это была чудовищная смерть!» Иван и сам обретал голос, он вдруг прорвался, выбился из его горла:
«Нет! Это все неправда! У меня никогда не было ни отца, ни матери! Меня нашли в капсуле?боте, в Космосе! Все это неправда!», «Они убили их! Ты чудом спасся. Ты сам все знаешь. Все это хранится в твоей памяти. Ты знаешь даже больше, гораздо больше!», «Не верю! Не верю!» — голова у Ивана разрывалась. Он чувствовал, как некая сила, заключенная в его мозгу препятствует его стараниям все вспомнить, осмыслить. И сила эта была невероятной.
С ней нельзя было тягаться. Она подминала под себя, растворяла, не оставляла надежд. И все же он не сдавался.
Жуткие лапы и морды разом исчезли. Вместе с кровавым пожарищем. Но часть облака все же вынырнула из алого марева. И Иван отчетливо увидел два лица на нем: мужское и женское. Лица эти были ему знакомы. Но они будили что?то в сердце, в душе. Эти глаза, губы… эта слезинка, выкатившаяся из женского глаза, оставившая след на щеке. Неужели это так?! Нет! Иван видел, как шевелились губы у мужчины, будто тот силился что?то сказать ему, но не мог, слова не долетали из безмерных далей. Он уже готов был поверить. Он уже поверил. И тогда он услышал мягкий и добрый женский голос, разом проникший в его уши, прозвучавший с болью, непонятной ему болью: «Он не придет в этот мир мстителем… он вернется сюда, он все узнает, но он не будет мстить… иначе я прокляну его — живой или мертвой прокляну!» И лица исчезли. Вместо них в белизне высветилось лицо самого Ивана. Он никогда не видел себя таким — смертельно усталым, исхудавшим до невозможности, почти черным, с обветренными растрескавшимися губами и какой?то железной цепью на шее.
Страшное лицо. Увидеть себя таким и не зажмуриться, не отвести взгляда сможет не каждый. Иван не отрывал глаз. Небо приковывало его.
Когда он был таким — после Сельмы? Двойного Ургона?!