В закусочной «Слон» к Залу холлисовских шницелей сзади примыкала комнатка, застланная синтетическим ковром серого цвета и обставленная современной мебелью в красных тонах. Здесь были тахта, два кубических кресла, телевизор на светлой деревянной подставке, низенький кофейный столик со стеклянной крышкой, столик с портативным проигрывателем и магнитофоном, секретер светлого дерева, торшер и несколько пепельниц на треножниках. Две стены были оклеены обоями в серую полоску. Две других были выкрашены под накат: золотые звезды по красному полю. К стенам крепились многочисленные кронштейны, а на них — кашпо с «бабьими сплетнями». Полосатые красно-белые шторы были задернуты. Два темно-красных стенных светильника озаряли этот веселенький интерьер. В одном кресле сидел Лесли Кру, чья шея как бы одеревенела от напряженного внимания. На нем были темно-синий костюм стандартного покроя и персиковый галстук, и выглядел он куда старше своих тринадцати лет. В другом кресле развалился восемнадцатилетний Колли Гулд, признанный негодным к несению воинской службы: у Колли были не в порядке легкие, и он состоял под медицинским наблюдением. В настоящее время он обвинялся в краже автомобильных моторов и был условно освобожден на поруки. Он был в темно-сером двубортном пиджаке и узких черных брюках. Тревор Ломас, весь в серо-голубом, возлежал на тахте посредине. Все трое курили американские сигареты. У всех троих был плаксивый вид, но не потому, что они собирались плакать: так у них выражалась инстинктивная готовность к чему угодно и на что угодно.
Тревор держал в руке тонкий черновой блокнотик, один из тех двух, которые он стащил из дугаловского столика. Другой блокнотик лежал возле него на ковре.
— Послушайте, — сказал Тревор. — Называется «Фразы для Чиз».
— Для чего? — спросил Колли.
— Тут сказано «для Чиз». Шифровка, это ясно. Послушайте, может, что поймете. Читаю подряд.
«От его прикосновения меня охватил трепет.
В то время я была еще так молода, что даже не понимала, отчего плачет моя мать.
Когда он вошел в комнату, дрожь пронизала все мое существо.
Этот безмолвный миг обновил наше пошатнувшееся взаимопонимание.
Ей суждено было сыграть роковую роль в моей жизни.
Память не солгала мне.
Он всегда был неизлечимым романтиком.
Я стала горделивой обладательницей велосипеда.
Он говорил со мной безжизненным голосом.
И снова осень. Осень. И в парке жгут листья.
Он был для меня предвестником катастрофы.
И снова осень. Осень. И в парке жгут листья.
Он был для меня предвестником катастрофы.
Я упивалась своей первой трагической ролью.
Я не могла смотреть на других мужчин.
В нашу жизнь закралась ложь.
Она явилась неоценимым источником сведений.
Судьба еще раз вмешалась в нашу жизнь.
Щедрость была заложена в его натуре.
Я испытала злорадное удовлетворение.
Их разъединяла пропасть.
Я погрузилась в прерывистую дремоту».
— Прочти нам еще раз, Трев, — сказал Лесли. — Похоже на диктовку. Может, он вдобавок еще и учитель.
Тревор пропустил его слова мимо ушей. Он постучал по блокнотику и обратился к Колли.
— Шифровка, — сказал он. — Стоило повозиться.
Несчастное выражение лица Колли показало, что он согласен.
— У него своя шайка, это ясно. Птица покрупнее, чем я думал. Теперь вопрос в том, чтобы разузнать, чего ему надо.
— Секса, — сказал Лесли.
— Да что ты говоришь? — сказал Тревор. — Да ты у нас сообразительный, сынок. Но мы об этом и сами чисто случайно догадались. Какого секса? — вот весь вопрос. Вопрос в том, национального или интернационального?
Колли выпустил изо рта дым так медленно, как будто изрыгнул яд.
— Надо найти ключ и расшифровать, — сказал он больным голосом. — Ключ здесь осень. Что там было насчет осени?
— Вы что, совсем отупели? — вопросил Тревор через ноздри. — Это же шифровка. Осень тут совсем в другом смысле. Тут все в другом смысле.
Он уронил блокнотик и с болезненной гримасой поднял с пола другой. Он прочел:
«Пекхэм. Способы общения.
Действия эффективнее слов. Все обыгрывать. Изображать.
Мораль. Функциональная. Эмоциональная. Пуританская. Классическая.
Нелли Маэни. «Номера для одиноких».
Подземный ход. Раскопки в Квакерском переулке, двор полицейского участка. Орден св. Бригитты. Наутро монахинь как не бывало».
Тревор перелистнул блокнотик.
«Запись в приходской книге от мая 5, 1658
Роза, мужняя жена У-ма Хэтэуэя
Захоронена на 103 году жизни
Сыну же раждила 63 лет от роду».
Тревор сказал:
— Определенно шифровка. Видите: написано «раждила». Кому это надо — рожать сыновей в 63 года.
Колли и Лесли пододвинулись и заглянули в блокнотик.
— Вот он, ключ-то, — сказал Колли, — давайте расшифровывать.
— Да ну, — сказал Тревор, — да что ты говоришь? Айда, ребятишки, надо повидаться с Нелли Маэни.
— Раз мы собираемся ругаться, — сказала Мэвис, — так включи приемник погромче.
— Мы не собираемся ругаться, — сказал ее муж Артур Кру, сдерживаясь что есть мочи. — Я тебя попросту спрашиваю, как это ты отпускаешь его и не можешь спросить, куда он пошел?
Мэвис включила приемник на полную громкость. Потом она переорала приемник:
— Хочешь узнать, куда он пошел, так спрашивай его сам.
— Почему это я могу его спросить, а ты не можешь? — спросил Артур, соревнуясь в громкости с музыкальной радиопередачей.