Всмотрись внимательней в ледяную планету.
Видишь мощный выступ? Под ним за струей огня, выбрасываемого двигателями Эора-хи, находимся мы в ледяном плену. Отсюда нельзя уйти. И мы останемся там, что бы ни случилось, и только если Стратег выведет ледяной астероид на орбиту вокруг Багряной, мы оставим наше заточение, но тогда тебя не будет на свете. А ты родишься! Ты должен быть, сын мой! Мне пора. Сегодня я завершил пятисотый оборот Солнца. Это и много и мало.
Заканчивается моя вахта. Пришел Вестник счастья. Он мне друг и брат. Храни и его облик в своем сердце. Прощай до следующей вахты. Нет, сын мой, неизвестно, что может случиться за это время. Я остаюсь в кабине пилота. Слушай самое важное, что я должен передать тебе…»
На этом обрывается говорящее письмо. Арт сказал, что не помнит такой экспедиции.
— Наверное, полет за льдом происходил еще до моего рождения, — добавил он. — Тогда были попытки заполнить ложа морей космической водой…
По настоянию Макса Зингера я привожу здесь несколько глав, взятых из «Сборника новелл» — большой пористой пластины. Как и «Письмо капитана Эора-хи», новеллы перепечатаны прямо с магнитофонной нити. Мы придумали только заголовки: компьютер Арта или не смог их перевести, или они давались в «цветовой прелюдии».
По той же причине пришлось нам подыскивать и некоторые имена действующим лицам.
СИНЯЯ ТОНАЛЬНОСТЬ
— Прошло пять столетий, как я рожден матерью, ее облик вы видите сейчас…
Макс:
— Ничего мы не видим. Что-то не срабатывает…
Мы шикнули на Зингера. Бесстрастный голос переводчика продолжал:
— Звездное колесо едва повернулось на одну спицу из миллиарда в своей ступице, определив меру в бесконечном потоке времени.
Я был счастлив счастьем, доступным каждому: счастьем восприимчивой молодости, счастьем зрелости, когда радость жизнью становится полней после раскрытия всех талантов и способностей, переданных родителями и развитыми учителями и собственными усилиями ума и воли.
Наступила третья пора жизни — усовершенствования, когда с мудростью появляется разочарование во многом и сожаление оттого, что нельзя повторить цикл жизни, вместить в сознание многое из непознанного.
Наступает осень моей жизни.
В часы раздумий, а их все больше, проходит бесконечная вереница мыслей, где воедино связаны и лица друзей с их помыслами и делами, их острые фразы, места, где я побывал, мои достижения, утраты, разочарования.
Пока мы бессильны путешествовать во времени, сделаны только первые обнадеживающие открытия, истечет отпущенный мне срок, пока мои потомки будут владеть великой властью над временем! В этом конечная цель жизни!
Христо Вашата:
— У нас занимались этой проблемой только фантасты, и то только как средством транспортировки своих героев.
Как и в первый раз, когда Макс вставил свою реплику, переводчик Арта вежливо умолк. Мы переглянулись: вначале мы эту удивительную особенность сочли за неисправность прибора.
— Все же, чем больше оборотов совершает Багряная вокруг Солнца, тем мне сильней хочется вернуть только краткий миг в моей жизни, одно только лето в долине Исполинского кряжа, у Лазурного озера — места паломничества влюбленных. До сих пор существует древнее поверье: если любящие войдут в воды озера при свете двух лун, то их любовь не угаснет… Что ж, и я поддался наивной вере в чудесное. Рука об руку мы вошли в горячие воды, и такова сила самовнушения, что мы поверили сказке и пережили сказку…
Аппарат издал певучее бормотанье, видимо, что-то непереводимое на наш слишком деловой язык.
Макс:
— Что-то у меня посинело в глазах. И уже давно.
Все мы трое признались, что и у нас глаза заволокло синей дымкой и вдобавок стеснило дыханье.
Макс:
— Сопереживайте, друзья, хотя не поддавайтесь чарам этого сентиментального старикана. Берегите эмоции. Не расслабляйтесь.
Певучие звучания оборвались.
— Излияние чувств в Синей тональности, — сказало механическое чудо из прибора и продолжало: — Каждый из нас носит в душе эталон прекрасного, воспитанный бесчисленными поколениями ранее живущих; мы с детства учимся узнавать, находить красоту в окружающем нас мире вещей, в природе, в себе подобных.
Красота многолика, как и все во вселенной.
Она была прекрасна, как может быть прекрасна только любимая женщина. В ней воплотились все мои мечты о совершенной подруге. Увидев меня однажды, она мгновенно поняла мой идеал женской красоты, нашла в себе изъяны и занялась их устранением, и только тогда она нашла случай встретиться со мной вначале на трехмерном экране, а затем на берегу Лазурного озера.
Перебивка.
Перебивка. Из аппарата звучит еле слышная музыка. Синий свет стал гуще, переходя в фиолетовый.
— Не было ее прекрасней на всей Багряной!
Красота ее была создана только для меня. Я же не делал никаких усилий, чтобы понравиться ей, мне не требовалось перестраивать свой внешний облик, лицо; я весь отвечал ее эталону, ее мечте о возлюбленном. И главное — редчайшее сочетание! Нам не приходилось, подлаживаясь друг к другу, перестраивать психику. И только в одном, как это обнаружилось в течение волшебных дней на Лазурном берегу, мы расходились: она с трудом принимала Синюю тональность моих убеждений, выражавшихся в стихах, картинах, прозе, миросозерцании. Она оказалась ярой сторонницей «розового направления».