Кроме него в этом странном зале не было ни души. Хокмун осторожно вошел и приблизился к клетке.
Именно из нее и доносились звуки, которые он слышал за дверью бормотание и стоны. Казалось невероятным, что человек способен так громко говорить и стонать. Хокмун решил, что причиной тому — необыкновенная акустика зала.
В тусклом свете факелов человек в клетке был едва различим.
— Кто вы? — спросил Хокмун. — Узник Безумного Бога?
Стоны прекратились, и человек пошевелился. Затем Хокмун услышал гулкий меланхолический голос:
— Да, можно сказать и так. Самый несчастный из его узников.
Хокмун уже привык к темноте и смог разглядеть незнакомца как следует. Он был долговяз и очень худ, с длинной цыплячьей шеей. Седые волосы свалялись в космы; грязный клин бороды выдавался вперед почти на фут. У него был длинный орлиный нос; в глубоко посаженных глазах светилось тоскливое безумие.
— Я могу вас спасти? — спросил Хокмун. — Может быть, удастся раздвинуть прутья решетки?
Человек пожал плечами.
— Дверь клетки не заперта. Моя тюрьма — не клетка, а мой череп. О, горе мне!
— Кто вы?
— Когда-то меня называли Стальниковым. Я из древнего рода Стальниковых.
— И вы — в плену у Безумного Бога?
— Да. В плену. Да, именно так. — Узник лениво повернул огромную голову и с унылым видом уставился на Хокмуна. — А вы кто?
— Дориан Хокмун, герцог Кельнский.
— Германец?
— Когда-то Кельн принадлежал стране, которую называли Германией.
— Я боюсь германцев. — Стальников отодвинулся подальше от Хокмуна.
— Меня вы можете не бояться.
— Ну да? — Стальников захихикал, и эхо этого безумного смеха раскатилось по залу. — В самом деле?
Он сунул руку за пазуху и вытащил предмет, висевший у него на шее. Этот предмет напоминал огромный рубин и светился темно-красным светом. Хокмун увидел на нем символ Рунного Посоха.
— Разве ты не тот немец, который должен лишить меня могущества?
— Красный Амулет?! — воскликнул потрясенный Хокмун. — Откуда он у вас?
— Что значит — откуда? — зловеще ухмыляясь, переспросил Стальников и поднялся на ноги. — С трупа воина, тридцать лет назад проезжавшего по этим землям. Его подстерегли и убили мои слуги. — Он гладил Амулет, и тот разгорался ярким, слепящим светом. — Это и есть Безумный Бог. Это и есть источник моей болезни и моего могущества. Я у него в плену.
— Ты — Безумный Бог! Где моя Иссольда?
— Иссольда? Девушка? Новенькая девушка со светлыми волосами и нежной белой кожей? А почему ты о ней спрашиваешь?
— Она — моя!
— Тебе не нужен Амулет?
— Мне нужна Иссольда.
Смех Безумного Бога прогремел в зале, многократно отразившись от стен.
— Так ты ее получишь, германец!
Он захлопал в ладоши, похожие на клешни, и заметался по клетке, словно марионетка, которую дергают за одну-единственную нить.
— Иссольда, девочка моя! Иссольда! Иди-ка сюда, сделай одолжение своему господину!
Из ниши в стене, где потолок почти соприкасался с полом, вышла девушка. Ее силуэт был Хокмуну знаком, но герцог не был уверен, что это его невеста.
И все же… «Да, это она. Ее походка, ее тело».
Его губы растянулись в счастливой улыбке. Он шагнул к ней, протягивая руки.
С диким звериным визгом девушка бросилась к нему. На ее пальцах были наперстки с металлическими когтями, из одежды торчали шипы, лицо исказила гримаса.
— Убей-ка его, красотка Иссольда! — хихикал Безумный Бог. — Убей его, цветочек мой, и получишь в награду его потроха!
Хокмун едва успел закрыть глаза руками. Металлические когти рассекли кожу на тыльной стороне его ладони. Он отпрянул от девушки.
— Иссольда, опомнись! Я — Дориан, твой жених…
Но безумные глаза не узнавали его, а из оскаленного рта текла слюна. Острые когти снова метнулись к лицу герцога, и он едва увернулся.
— Иссольда…
Безумный Бог хохотал, вцепившись в прутья решетки.
— Убей его, мой цыпленочек! Разорви ему горло!
— Что за сила лишила ее воли? Что заставило ее забыть о любви?
— Сила Безумного Бога, подчинившая и меня, — ответил Стальников. Красный Амулет всех обращает в рабство.
— Да — если он в недобрых руках… — Хокмун снова увернулся от когтей Иссольды и бросился к клетке.
— Руки, в которые он попадет, обязательно станут недобрыми, — со смехом произнес Стальников, когда когти разорвали Хокмуну рукав. — Любые руки!
— Только не руки слуги Рунного Посоха! — произнес гулкий голос. В дверном проеме стоял Рыцарь в Черном и Золотом.
— Помоги! — крикнул ему Хокмун.
— Я не вправе, — ответил Рыцарь.
Убегая от разъяренной Иссольды, Хокмун споткнулся, и тотчас когти впились ему в плечи. Он схватил ее за запястья и вскрикнул от боли — в ладони вонзились острые шипы. Но все же он сумел высвободиться и отшвырнуть девушку, а потом бросился к клетке, где верещал от восторга Безумный Бог.
Подпрыгнув, он ухватился за прутья решетки и подтянулся. Потом ударил Стальникова, и тот упал. Клетка дергалась и кружилась; Иссольда приплясывала внизу, пытаясь дотянуться до Хокмуна.
С круглыми от ужаса глазами Стальников жался к прутьям. Подобравшись к двери, Хокмун распахнул ее и протиснулся в клетку. Внизу в бессильной злобе выла Иссольда; алый свет Амулета отражался в ее глазах.
Глядя на чудовище, в которое превратилась его любимая, Хокмун заплакал. Потом с ненавистью посмотрел на Безумного Бога.