— А… вот…
— Что, о деньгах переживаешь? Не беспокойся, не обижу, только поторапливайся. А то он там совсем свихнется!
— Я мигом! — улыбнулась девушка и, обернувшись в дверях, застенчиво попросила: — Только вы это… никому не говорите, ладно? Я предпочитаю скрывать этот период жизни.
Глава 5
Полуденное солнце было особенно горячим, легкая туника липла к спине и ногам — мне очень хотелось ее как можно быстрее скинуть.
В камеру идти было страшно. Там сидело непередаваемо опасное и красивое чудовище, которое нужно покормить. Причем собственной кровью. От этих мыслей колба с едой для мага в руке дрогнула, а к горлу подкатила тошнота. За что же мне все это? Мироздание, я вроде бы ничего плохого не делала? Ну совсем плохого, такого, за что можно столь жестоко мстить.
В подвальном помещении было сумрачно и сыро, летний зной туда не проникал, и я вздохнула с облегчением. Холодный воздух очень быстро остудил разгоряченное тело, влажная от пота тонкая ткань мгновенно стала сухой. Приятной прохлада была недолго, замерзли руки, ноги, и захотелось обратно на поверхность, к солнышку.
Чуть сзади меня шли двое помощников с мрачными лицами. Снова соваться к вампиру им не хотелось, несмотря на то что Дир был прикован к стене.
У Кира на скуле темнел синяк. Это мой гость, вырываясь, стукнул парня головой. Я сочувствующе посмотрела на гхырховода, но промолчала. Проявишь глупую жалость — и все. Сразу же расценят как слабость и будут требовать повышения зарплаты и еще моральной компенсации, знаем мы их. Впрочем, заплатить и так придется, вряд ли мне сойдут с рук сегодняшние проделки.
К счастью, напоить Дира кровью из небольшого поильника удалось без проблем. Вампир был практически без сознания, похоже, силы он истратил раньше, пытаясь освободиться от кандалов. Запястья парня были в крови, и мне на секунду стало страшно. Отчасти за Дира, который в приступе безумия мог серьезно покалечить себя, отчасти потому, что окровавленные руки, закованные в наручники, я помнила слишком хорошо.
Моя глупость никогда не доводила до добра и однажды чуть не стоила жизни тому, кого я, кажется, люблю до сих пор. Он меня так и не простил за свои увечья. А может быть, правы друзья и наша судьба с герцогом Нарайским была предопределена с самого начала? Кто я и кто он? Что общего у аристократа, приближенного к престолу, и обычной девчонки? Ничего… Почему же до сих пор иногда хочется плакать, хотя прошло семь лет?
Я смахнула с ресниц слезы, убеждая себя не возвращаться к воспоминаниям, но, вопреки желанию, все равно видела прикованным к стене не Дирона, а Стика. Это он был здесь, весь в крови и без сознания. Даже темная струйка, стекающая с уголка губы по подбородку, также с левой стороны. Я едва сдержалась, чтобы не кинуться и не освободить парня, но вовремя опомнилась и поняла: у Стикура с губы стекала его собственная кровь, а у Дира кровь служанки Белинды. И вообще, маг не жертва, а свихнувшийся вампир, которого нужно докормить и попытаться привести в себя. А Стика нет, его боль в прошлом. Зато есть сиятельный герцог Нарайский, который вчера на балу смотрел на меня с брезгливым презрением и обнимал утонченную аристократичную блондинку.
— Все свободны, — шепнула я своим помощникам и, окончательно успокоившись, взяла под контроль свои воспоминания.
А Стика нет, его боль в прошлом. Зато есть сиятельный герцог Нарайский, который вчера на балу смотрел на меня с брезгливым презрением и обнимал утонченную аристократичную блондинку.
— Все свободны, — шепнула я своим помощникам и, окончательно успокоившись, взяла под контроль свои воспоминания. — Я немного задержусь.
— Но…
— Свободны, я сказала! Не волнуйтесь за меня, он же прикован, мне ничего не грозит.
Когда захлопнулась дверь камеры, я подошла чуть ближе к узнику и шепнула:
— Дир, очнись, Дир!
Он поднял золотящиеся глаза и спросил:
— Почему? Зачем ты меня приковала? Отпусти…
— Ты же пытался меня покусать… — начала я и осеклась, понимая, что Дир еще не пришел в себя. Его глаза прояснились от выпитой крови, а на щеках появился румянец. Он смотрел на меня и слегка улыбался, и от этой улыбки становилось страшно. Хотелось убежать как можно дальше, но нельзя.
— Отпусти меня, пожалуйста. — Голос обволакивал, словно патока, и так хотелось поддаться, но пока я еще понимала происходящее. Льрисса как-то говорила: вампиры способны очаровать, повысить свою природную привлекательность, но ненамного. Они не могут, вопреки легендам, загипнотизировать и заставить что-то делать против желания. Вот подтолкнуть к тому, чего и так хочется — запросто.
— Дир, отстань, — чуть увереннее отмахнулась я и, выдохнув, достала нож. Вот чего я не любила, так это себя калечить. В пору ранней юности, когда подружки самозабвенно кололи перед зеркалом себе в ухе пятую дырку, я только передергивала плечами. Просто не представляла, что смогу воткнуть в себя железяку самостоятельно — это же больно! В последнее время я стала относиться терпимее к боли, но сделать небольшой надрез для меня все равно оставалось невероятной пыткой. Нужно было попросить Кира, но он бы меня не понял и, чего доброго, начал бы поучать и читать нотации. А их я не любила еще больше, чем боль. Так что каркал с ними, со страхами, лучше уж самой. Я долго стояла и смотрела то на нож, то на свое запястье, чувствуя, как учащается дыхание Дира. Увидев его лицо, я едва не передумала. Глаза горели диким нечеловеческим желанием, клыки удлинились, и нервно вздымалась грудь, он знал, что я хочу сделать, и ждал. Не удержался и жадно облизнул губы, подаваясь вперед, насколько это позволяли цепи. Я поняла, что больше не выдержу его взгляда: нужно либо решаться, либо уходить. Уйти я не могла, Льрисса дала точные указания, поэтому пришлось, зажмурившись, резануть себя по запястью. Перенервничав, полоснула слишком глубоко и непроизвольно вскрикнула. Дир захрипел и подался вперед, а я осторожно поднесла запястье к его губам. Он не удержался, клыки впились в кожу. Я вздрогнула от боли, едва не выдернув руку. Я надеялась, что Льрисса сказала правду и Дирон не сможет выпить всю мою кровь. Не хотелось бы вырываться и изуродовать себе запястье.