Блочный щит управления, как и вся атомная электростанция, «молчал», и это действовало удручающе. Работал только телевизор, вмонтированный в центральную панель щита операторов. На голубом экране четко был виден плитный настил реактора.
«А вот и РЗМ подкатывает, — обрадованно узнал Пробкин знакомую картину, — выруливает на координаты разрушенной урановой кассеты…»
Мощный цилиндрический защитный контейнер РЗМ, внутри которого находился скафандр с инструментом, слегка вздрагивал при движении.
«Хитрое устройство этот скафандр! — всякий раз, думая о нем, радостно удивлялся Иван Фомич. — Он тебе и разуплотняет технологический канал, и стыкуется с ним, и вытаскивает отработавшую урановую кассету, и тут же вставляет свежую, и уплотняет канал. И все это может делать при работающем реакторе! Хитрая машина!..»
И хотя с некоторых пор он досконально проник в тайну этого устройства, поскольку своими руками, с помощью, конечно, своих удальцов, разобрал, отремонтировал, собрал и наладил этот агрегат, все равно какая?то сверхъестественность его возможностей продолжала удивлять.
— Ну, белая кость, здорова! — мягким, заискивающим голосом сказал Фомич, заметив, что начальник смены кончил писать. — Когда начинать будем? Мои орлы уже в нетерпении. Рвутся в бой!
Начальник смены АЭС Изюмов, бритый наголо, в лавсановом костюме, но без чепца, встал и подошел к Пробкину.
— Здорова, Фомич! — Во всем облике начальника смены была какая?то удручающая печаль. Большие черные глаза смотрели на Пробкина несколько виновато. — Белая, говоришь, кость? — Изюмов вяло улыбнулся. — Сейчас, Фомич, ты — белая кость, самая что ни на есть. Без тебя хоть вешайся… — сказал он, внимательно вглядываясь в старого мастера.
Пробкин покраснел от смущения, стушевался, глаза как?то беззащитно забегали.
Пробкин покраснел от смущения, стушевался, глаза как?то беззащитно забегали. Не часто его в жизни?то хвалили.
«Приятно это бывает, приятно… Да?а…» — подумал Фомич и крепче обычного пожал в ответ руку Изюмова.
Начальник смены был подчеркнуто уважителен.
— Вот, Фомич, видишь? — Изюмов подвел его поближе к экрану. — Думаю, через час состыкуемся и потянем. Но легко сказать… Топливная урановая сборка деформировалась, разрогатилась в канале. Потянешь — начнет драть стенки канала. Ядерная труха вниз посыплется, в «гусак», но и наружу, на пол центрального зала, будет сыпаться, когда скафандр потянет ее в себя. Вот тут твоим орлам придется покумекать.
Фомич слушал с серьезным лицом. Глаза задумчиво смотрели на экран телевизора.
«Покумекаем… — думал он с грустью. — На пол?то упадет не просто ядерная труха с активностью атомного взрыва, там будут еще куски ТВЭЛов (тепловыделяющих элементов)… Каждый из которых — что твоя нейтронная бомба…»
Изюмов вдруг глубоко заглянул в глаза Фомичу и тихо спросил:
— На какую сумму выписали аккордный наряд?
Фомич махнул рукой. Этот вопрос его особенно не интересовал, был как бы само собой разумеющимся. Главное для него — работа! Это главное.
— Да так… По полтора куска… И спирт для профилактики…
— Проси больше… Уступят… Фомич снова смущенно махнул рукой:
— Да куда нам… Да ладно…
Изюмов как?то странновато посмотрел на старого мастера.
— Зря это ты… — тихо сказал он, подошел к столу, взял заполненный и подписанный директором наряд?допуск. — Вот тебе наряд… Петрович подписал… Видишь — по пять рентген на нос… Годовая доза… Но сам понимаешь…
То, что наряд?допуск подписал директор, или, как его все уважительно звали, «Петрович», обрадовало Ивана Фомича. Он?то хорошо знал, что подпись эта — результат их недавней дружеской беседы…
Любил Пробкин своего тезку, старого директора Ивана Петровича Булова. Вместе с ним работали в период ядерного штурма там, за хребтом, когда первую атомную делали… Самоотверженный, бесстрашный мужик… Уж насколько бывалый в ядерном деле сам Пробкин, а перед Буловым и сейчас смущение испытывает. Хотя они с ним друзья и на «ты». Один Фомич на АЭС и называет Петровича на «ты». Да имеет на это право. В самом огне они вместе варились, все издержки лихого ядерного дела на свое здоровье списали. Мно?ого их было, таких Буловых да Пробкиных… И теперь вот самое тяжкое старая гвардия должна взять на себя. А молодым после них, может, и лучше будет.
Вызвал три дня назад Булов Пробкина. Дружески обнял. Усадил. А сам от окна к стене прохаживается. Крупный мужик. Голова большая, гордая. Совсем седой. Лицо отекшее. И руки… Как?то он их странно держит. Будто только что обжег ладони и теперь держит на весу, как бы дует на них…
У Ивана Фомича одна ладонь обструплена и оголена до голого мяса ядерным ожогом, а у Петровича — обе. А с недавнего времени левая рука сохнуть стала.
— Ну, Фомич, — Булов остановился рядом и положил свою горячую руку на плечо Пробкина, — снова нам доля выпала…
— Да, Петрович, выпала… — сказал Фомич, с любовью глядя на старого товарища.
— Понимаешь, нижнюю ремонтную машину конструируют сейчас на опытном заводе. Даже образец сделали. Но что?то не идет пока. Придется мастерить самим на скорую руку…
Булов вдруг взял стул и сел против Фомича.
— Нам с тобой, Ваня, друг от друга скрывать нечего. Кроме нас двоих да бывалых гвардейцев из твоего цеха, посылать на это дело никого не могу.