Филифьонка так и заснула за кухонным столом, уронив голову на лапки. Она проспала до самого утра, пока часы не пробили половину девятого; тогда она проснулась, огляделась вокруг и сказала про себя: «Какой беспорядок! Сегодня будет генеральная уборка».
19
В тридцать пять минут девятого, когда утро еще было погружено в темноту, стали открываться окна — одно за другим, матрацы, покрывала и одеяла водружались на подоконники, по дому, поднимая густые облака пыли, гулял отличный сквозняк.
Филифьонка наводила порядок. Во всех котлах кипятилась на плите вода, щетки, тряпки и тазы вылетали, пританцовывая, из шкафов, а балконные перила разукрасились коврами. Из всех генеральных уборок эта была самая генеральная. Обитатели дома, стоя на пригорке, смотрели с удивлением на Филифьонку, а она, повязав голову платком и обмотавшись три раза огромным маминым передником, сновала из дома на балкон и обратно.
Снусмумрик вошел в кухню за своей губной гармошкой.
— Она лежит на полочке под плитой, — сказала Филифьонка мимоходом. — Я обращалась с ней очень осторожно.
— Если хочешь, можешь подольше подержать ее у себя, — неуверенно заметил Снусмумрик.
Но Филифьонка деловито ответила:
— Возьми. Я куплю себе новую. Да смотри, не наступи на мусор.
До чего же приятно было снова заняться уборкой! Она знала точно, где прячется пыль. Мягкая, серая, довольная собой пыль пряталась в уголках и думала, что лежит в полной безопасности, ха?ха! Большая метла Филифьонки перевернула все вверх дном, вымела личинки моли, пауков, сороконожек и прочих ползучих, и прекрасные реки горячей воды с мыльной пеной унесли все это.
Немало пришлось побегать с ведрами, но до чего же было весело.
— Люблю, когда женщины делают уборку, — заявил Онкельскрут. — Вы предупредили Филифьонку, чтобы она не трогала платяной шкаф предка?
Но платяной шкаф был уже вымыт, к тому же вдвое старательнее, чем все прочие вещи. Нетронутым оставалось только зеркало на внутренней стороне шкафа, и оно тускло светилось.
Постепенно все вовлеклись в уборку, кроме Онкельскрута. Носили воду, выколачивали ковры, натирали пол. Каждый взялся мыть по окну, а когда все проголодались, то пошли в кладовку и съели остатки вечернего пиршества. Филифьонка ничего не стала есть, она ни с кем не разговаривала, у нее не было на это времени и желания! Она то и дело насвистывала, легкая и гибкая, она носилась как ветер, ей хотелось как бы наверстать упущенное, восполнить то потерянное время, когда ею овладевали одиночество и страх.
«Что это было со мной? Я сама была каким?то большим серым клубком пыли… С чего бы это?» Этого она никак не могла вспомнить.
Итак, великолепный день генеральной уборки подошел к концу. К счастью, дождя в этот день не было. Когда спустились сумерки, все уже было расставлено по своим местам, все было чистым, блестящим, и дом удивленно смотрел во все стороны только что вымытыми оконными стеклами. Филифьонка сняла с головы платок и повесила на вешалку мамин передник.
— Вот так, — вздохнула она. — А теперь я поеду домой и наведу у себя порядок. Давно пора.
Они сидели на веранде все вместе, было очень холодно, но предчувствие скорого расставания, скорых перемен удерживало их, не давало расходиться.
— Спасибо тебе за уборку, — сказал хемуль с искренним восхищением.
— Не за что меня благодарить, — ответила Филифьонка. — Иначе я и не могла поступить. И ты могла бы сделать то же самое. Я тебе говорю, Мюмла.
— Ведь вот что странно, — продолжал хемуль, — иногда мне кажется, будто все, что мы говорим и делаем, все, что с нами происходит, уже было с нами когда?то, а? Вы понимаете, что я хочу сказать? Все на свете однообразно.
— А почему все должно быть разнообразным? — спросила Мюмла. — Хемуль — всегда хемуль, и с ним случается всегда одно и то же. А с мюмлами иногда случается, что они быстренько уезжают, чтобы им не пришлось делать уборку! — Она громко засмеялась и похлопала себя по коленкам.
— Неужто ты никогда не переменишься? — спросила Филифьонка с любопытством.
— Да уж надеюсь! — ответила Мюмла.
Онкельскрут переводил взгляд с одной на другую, он очень устал от уборки и от их пустой болтовни.
— Здесь холодно, — сказал он. Потом с трудом поднялся и пошел в дом.
— Вот?вот выпадет снег, — заметил Снусмумрик.
На следующее утро пошел первый снег. Маленькие и твердые снежинки выбелили все вокруг. Сильно похолодало. Филифьонка и Мюмла простились с остальными гостями на мосту. Онкельскрут еще не проснулся.
— Это было очень полезное время, — сказал хемуль. — Я надеюсь, что мы когда?нибудь соберемся вместе с семьей муми?троллей.
— Да, да, — рассеянно ответила Филифьонка. — Во всяком случае, скажите, что фарфоровая ваза от меня. Кстати, какой марки эта губная гармошка?
— «Гармония?2», — сказал Снусмумрик.
— Счастливого пути, — пробормотал хомса Тофт.
А Мюмла добавила:
— Поцелуй Онкельскрута в мордочку. Да не забудь, что он любит огурцы и что речку называет ручьем!
Филифьонка взяла свой чемодан.
— И следите за тем, чтобы он принимал лекарства, — строго приказала она. — Хочет он того или нет. Сто лет — не шуточки.
— И следите за тем, чтобы он принимал лекарства, — строго приказала она. — Хочет он того или нет. Сто лет — не шуточки. Иногда можете устраивать вечеринки.