«Не пойму, почему это они им восхищаются, — думал хомса, направляясь в сад. — Конечно, то, что он курит трубку, выглядит внушительно. А может, на них производит впечатление, что он уходит, не говоря ни слова, и запирается в своей палатке. Но я ведь тоже ухожу и запираюсь, а это ни на кого не производит впечатления. Видно потому, что я такой маленький. — Хомса долго бродил по саду в раздумьях. — Мне не нужны друзья, которые приветливы, хотя им нет до тебя дела, и они просто боятся выглядеть нелюбезными. И трусливые друзья мне не нужны. Я хочу быть с тем, кто никогда ничего не боится, с тем, кто бы меня любил, я хочу, чтобы у меня была мама!»
Он не заметил, как подошел к большим воротам. Осенью они казались мрачными, здесь можно было спрятаться и ждать. Но хомса чувствовал, что зверька здесь больше не было. Он ушел своей дорогой. Поскрипел своими новыми зубами и ушел. А ведь это хомса Тофт дал зверьку зубы. Когда хомса проходил мимо Онкельскрута, тот проснулся и крикнул:
— У нас будет праздник! Большой праздник в мою честь!
Хомса попробовал было проскользнуть мимо, но Онкельскрут поймал его своей клюкой.
— Послушай?ка меня, — сказал он. — Я сказал хемулю, что предок — мой лучший друг, что он не был на празднике целых сто лет и что его обязательно нужно пригласить! В качестве почетного гостя! Хемуль обещал.
Но я говорю вам всем, что мне без предка праздника не надо! Тебе ясно?
— Да, — промямлил хомса. — Ясно. — Но сам думал о своем зверьке.
На веранде, освещенной слабыми солнечными лучами, сидела Мюмла и расчесывала свои волосы.
— Привет, хомсочка, — сказала она, — ты приготовил свой номер?
— Я ничего не умею, — уклончиво ответил хомса.
— Иди?ка сюда, — подозвала его Мюмла, — тебя нужно причесать.
Хомса послушно приблизился, и Мюмла принялась расчесывать его спутанные волосы.
— Если бы ты причесывался хотя бы десять минут в день, волосы у тебя были бы совсем неплохие. Они послушные, и цвет у них приятный. Так ты утверждаешь, что ничего не умеешь? Однако разозлиться ты сумел. Только потом залез под стол и все испортил.
Хомса стоял не двигаясь, ему нравилось, что его причесывают.
— Мюмла, — робко спросил он, — куда бы ты отправилась, если бы ты была большим злым зверем?
Мюмла тут же ответила:
— Подальше от моря. В тот реденький лесок позади кухни. Они всегда ходили туда, когда были не в духе.
— Ты хочешь сказать, когда ты не в духе? — спросил он.
— Нет, я говорю про семью муми?троллей. Когда кто?нибудь из них злился или был в плохом настроении, то, чтобы его оставили в покое, отправлялся в этот лесок.
Хомса сделал шаг назад и закричал:
— Это неправда! Они никогда не злились!
— Стой спокойно! — сказала Мюмла. — Ты думаешь, я могу причесывать тебя, когда ты вот так прыгаешь? А еще я скажу тебе, что иной раз и папа, и мама, и Муми?тролль ужасно надоедали друг другу. Ну иди же сюда.
— Не пойду! — воскликнул хомса. — Мама вовсе не такая! Она всегда добрая и хорошая! — И выбежал, громко хлопнув дверью.
Мюмла просто дразнит его. Она ничего не знает про маму. Не знает, что мама никогда не бывает злой.
Филифьонка повесила последнюю гирлянду — синюю — и оглядела свою кухню. Это была самая закопченная, самая грязная на свете кухня, зато художественно украшенная. Сегодня они будут ужинать на веранде раньше обычного. Сначала она подаст горячую уху, а в семь часов — горячие сандвичи с сыром и яблочный сок. Вино она отыскала в папином шкафу, а банку с сырными корочками — на верхней полке в кладовке. На банке была наклейка: «Для лесных мышей».
Тихонько насвистывая, Филифьонка изящными движениями разложила салфетки, — каждая салфетка была сложена в виде лебедя (Снусмумрику она, разумеется, салфетку не положила, он ими не пользовался). На ее лоб падали крутые завитки, и было заметно, что брови у нее накрашены. Ничего не скреблось за обоями, ничто не скреблось за плинтусами, и таинственные часы перестали тикать. Сейчас ей было не до них, ей надо было думать о своей программе. Она устроит театр теней «Возвращение семейства муми?троллей». «Это будет очень интересно и всем понравится», — подумала она. Она закрыла дверь в гостиную, а кухонную дверь заперла на задвижку. Потом положила лист картона на кухонный стол и стала рисовать. Она нарисовала лодку, в которой сидело четверо: двое взрослых, один подросток, а третий совсем малыш. Самый маленький сидел у руля. Рисунок вышел не совсем такой, какой хотелось бы Филифьонке, но переделывать она не стала. Все равно идея была ясна. Закончив рисунок, она вырезала его и прикрепила гвоздиками к палке от метлы. Филифьонка работала быстро и уверенно и при этом все время насвистывала, причем не песенки Снусмумрика, а свои собственные мотивы. Между прочим, она насвистывала гораздо лучше, чем рисовала или прибивала свои рисунки к палке.
Наступили сумерки, и она зажгла лампу. Сегодня ей не было грустно, она была полна приятных ожиданий.
Сегодня ей не было грустно, она была полна приятных ожиданий. Лампа бросала на стену слабый свет, Филифьонка подняла метлу с силуэтом семьи муми?троллей, сидящих в лодке, и на обоях появилась тень. А теперь нужно прикрепить на стену простыню — белый экран, на котором силуэт поплывет по морю.