Когда он столь неожиданно коснулся заупокойной темы, миссис Карвелл вздрогнула и испустила образцовый «поросячий визг», как мило называл проявление ее эмоций мистер Харботтл. Но сейчас у него не было настроения шутить.
— Перестаньте, мадам! Не злите меня. Оставьте ваши шутки и отвечайте на мой вопрос, — сурово приказал он.
Оставьте ваши шутки и отвечайте на мой вопрос, — сурово приказал он.
Экономка повиновалась. Нет, у мистера Пайнвека нет брата; был когда-то, но давно умер на Ямайке.
— Откуда вы знаете, что он мертв? — спросил судья.
— Он сам мне сказал.
— Не покойник же!
— Пайнвек сказал.
— И все? — ухмыльнулся судья.
Время шло. Судья долго размышлял над загадочным происшествием и становился все угрюмее. Помимо воли дело это занимало его мысли куда сильнее, чем он полагал вначале. Но так случается всегда, когда мы не можем поделиться с кем-то нашими неприятностями; а эту тайну он не мог раскрыть никому.
Настало девятое число. Мистер Харботтл радовался: говорил же он, что с ним ничего не произойдет. Однако беспокойство не оставляло его. Ну что ж, завтра все кончится.
(Что случилось с этим письмом? Никто не видел его ни при жизни судьи, ни после его смерти. Он рассказывал о нем доктору Хедстоуну; была найдена копия, снятая рукой судьи. Может быть, письмо было галлюцинацией, игрой больного мозга? Я считаю, что это, скорее всего так.)
ГЛАВА 6. АРЕСТ
Вечером девятого числа судья Харботтл отправился на спектакль в Друри-Лейн. Судья был из тех сибаритов старой закалки, кого в поисках развлечений не смущает ни поздний час, ни риск случайной стычки на кулаках. Он договорился с двумя закадычными приятелями из Линкольнз-Инн отправиться после спектакля к нему домой и вместе отужинать.
Приятели должны были встретить мистера Харботтла у входа и сесть в его экипаж, и теперь судья, который терпеть не мог ждать, нетерпеливо поглядывал из окна.
Судья зевнул. Он велел лакею дожидаться господ адвокатов Тэвиса и Баллера, а сам, зевнув еще раз, положил треуголку на колени, закрыл глаза, поуютнее устроился в углу, запахнул наитию и принялся размышлять о прелестях очаровательной миссис Эйбингтон.
Мистер Харботтл умел засыпать, как пожарник, в любую минуту, стоило ему только захотеть, вот он и решил вздремнуть. Нечего заставлять почтенного судью ждать понапрасну.
Через минуту до него донеслись голоса приятелей. Повесы-адвокаты, по своему обыкновению, смеялись и перешучивались. Один них сел в экипаж — карета дернулась и качнулась; за ним последовал второй. Дверь захлопнулась, колеса застучали по мостовой.
Судья до сих пор немного дулся на приятелей. Он и не подумал сесть прямо и открыть глаза. Пусть думают, что он спит. Заметив, что судья задремал, они, как ему показалось, захохотали скорее со злобой, чем с добродушием. Ладно же, дайте только доехать до дверей, там-то он отвесит им хорошего пинка, а до тех пор будет делать вид, что спит.
Часы пробили двенадцать. Беллер и Тэвис молчали, как надгробия. Странно, эти пройдохи самые отъявленные болтуны.
Внезапно чьи-то грубые руки схватили судью и вытолкнули из угла на середину сиденья. Он открыл глаза — с обеих сторон от него сидели приятели.
Ругательство, готовое сорваться с губ, застряло у судьи в горле. Он увидел, что охраняют его вовсе не приятели, а двое незнакомцев самого зловещего вида, с пистолетами в руках, одетые, как приставы из уголовного полицейского суда.
Судья дернул шнурок колокольчика. Экипаж остановился. Он в растерянности огляделся по сторонам. Домов не было; вокруг, на сколько хватало глаз, тянулась вересковая пустошь, залитая лунным светом, черная и безжизненная. Гниющие остовы деревьев вздымали в небо скрюченные ветви, словно с чудовищным веселием приветствуя судью.
К окну подошел лакей. Судья тотчас узнал его вытянутое лицо и глубоко посаженные глаза. Это был Дингли Чафф; пятнадцать лет назад он служил у Харботтла лакеем, но одна судья в припадке бешеной ревности выгнал его и упрятал решетку, обвинив в краже серебряной ложки. Бедняга скончался в тюрьме от лихорадки.
Судья изумленно попятился. Вооруженные спутники молча сделали знак кучеру, и карета заскользила дальше по незнакомой пустоши.
Вооруженные спутники молча сделали знак кучеру, и карета заскользила дальше по незнакомой пустоши.
Старый обрюзгший подагрик подумал было о сопротивлении. Но дни, когда он был молод и силен, давно миновали, тянулась безлюдная пустошь. Помощи ждать неоткуда. Он в плену у очень странных личностей. Даже если считать, что мертвый лакей ему примерещился, слуги у них тоже очень подозрительные, нечего, оставалось только покориться.
Внезапно карета замедлила ход, чтобы пленник смог как следует налюбоваться зловещим видом из окна.
Возле дороги высилась огромная виселица. На каждой из длинных перекладин, расположенных треугольником, висело по десять трупов; с некоторых из них спали все покровы, и скелеты, покачиваясь, печально позвякивали цепями. На вершину сооружения вела длинная лестница; на торфяной земле под ней высокой грудой лежали кости.
На одной из перекладин, нависавшей над дорогой, где покачивалась длинная вереница несчастных в цепях, возлежал, развалясь и болтая ногами, палач с трубкой в зубах — ни дать ни взять ленивый подмастерье со знаменитой лубочной картинки, хотя на сей раз скамья его располагалась высоко в небе. От нечего делать он развлекался тем, что брал кости, сложенные кучкой возле локтя, и бросал их в висячие скелеты, сбивая на землю то ребро-другое, то руку, то ногу. Человек с хорошим зрением сумел бы различить черты его лица, худого и смуглого; оттого, что он долго сидел наверху и смотрел на землю, нос, губы и подбородок его вытянулись в чудовищную гротескную маску и болтались, как маятник.