3
Доктор Монтегю с оптимизмом поднял бокал, отпил глоток и вздохнул.
— На троечку, — сказал он. — На троечку, мой мальчик. И тем не менее за наш успех в Хилл-хаусе.
— А что именно считается успехом в такого рода делах? — живо полюбопытствовал Люк.
Доктор рассмеялся.
— Скажем так. Я надеюсь, что все мы интересно проведем время, а моя книга заставит моих коллег прикусить язык. Я не говорю, что мы собрались здесь отдыхать, хотя у кого-то и могло сложиться такое впечатление: я надеюсь, что вы будете работать. Впрочем, конечно, работа бывает разная, не так ли? Записи, — произнес он веско, словно хватаясь за единственную прочную опору в этом зыбком мире — Записи. Мы будем вести записи — дело для многих вполне посильное.
— Лишь бы никто не каламбурил про спирт и спиритизм, — сказала Теодора, протягивая Люку пустой бокал.
— Спиритизм? — Доктор уставился на нее. — Ах да, конечно. Никто из нас… — Он замялся, хмурясь. — Конечно нет.
И он трижды быстро отхлебнул коктейль.
— Все так странно, — проговорила Элинор. — Я хочу сказать, еще сегодня утром я гадала, каким будет Хилл-хаус, а теперь никак не поверю, что он существует на самом деле и мы здесь.
Они сидели в небольшой комнате, которую выбрал доктор: он провел их по узкому коридору и не сразу ее нашел, даже успел немного занервничать. Комната была определенно неуютная: с чересчур высоким потолком и узким изразцовым камином, откуда как будто веяло холодом, несмотря на то что Люк сразу развел огонь. Округлые сиденья кресел скользили, заставляя ерзать, свет от ламп под цветными бисерными абажурами не проникал в углы. Вся комната казалась темно-малиновой, стены были оклеены обоями с золотым тиснением, под ногами тускло отсвечивал спиральный узор ковра, с каминной полки бессмысленно ухмылялся мраморный купидон. Когда все на минуту замолчали, давящая атмосфера дома только сгустилась. Элинор, гадая, происходит это все на самом деле или она сейчас спит в каком-то бесконечно далеком безопасном месте и видит Хилл-хаус во сне, медленно и тщательно оглядела комнату, убеждая себя, что все вокруг настоящее, вещи — от изразцов камина до мраморного купидона — существуют въяве, а эти люди станут ее друзьями. Доктор — кругленький, розовощекий, бородатый — куда естественнее смотрелся бы у камина в уютной маленькой гостиной, с кошкой на коленях и тарелкой домашних булочек, которые принесла ему миниатюрная розовая жена. Однако это, без сомнения, был тот самый доктор Монтегю, чьи знания и упорство привели ее сюда. По другую сторону камина, напротив доктора, сидела Теодора, которая безошибочно выбрала единственное мало-мальски удобное кресло и свернулась в нем, перекинув ноги через подлокотник и прижавшись щекой к спинке. Она как кошка, подумала Элинор; кошка, которая ждет, что ее покормят. Люк ни на минуту не оставался в покое: он расхаживал по сумрачной комнате, наполнял бокалы, ворошил дрова в камине, трогал мраморного купидона, яркий в свете огня и непоседливый. Все молчали, глядя в огонь, разомлев после долгой дороги, и Элинор подумала: я четвертая в этой комнате, одна из них. Я своя.
— Раз мы все здесь, — внезапно сказал Люк, словно и не было долгого молчания, — не стоит ли нам познакомиться? Пока мы знаем только имена. Мне известно, что в красном свитере — Элинор, следовательно, девушка в желтой блузке — Теодора…
— У доктора Монтегю борода, — добавила Теодора, — следовательно, вы Люк.
— А ты Теодора, — подхватила Элинор, — поскольку Элинор — это я.
Я — Элинор, торжествующе повторила она про себя. Своя в этой компании, сижу с друзьями у камина и болтаю как ни в чем не бывало.
— Следовательно, ты — в красном свитере, — серьезно объяснила ей Теодора.
— У меня нет бороды, — сказал Люк, — следовательно, он — доктор Монтегю.
— У меня есть борода, — благодушно улыбнулся доктор Монтегю. — Моей жене, — сообщил он, — нравятся бороды. А многим другим женщинам — нет. Чисто выбритый мужчина — не в обиду вам будет сказано, мой мальчик, — по словам моей жены, выглядит не до конца одетым.
Он отсалютовал Люку бокалом.
— Теперь, когда я знаю, кто из нас я, — сказал Люк, — позвольте мне сообщить о себе дополнительные сведения. В частной жизни — допуская, что есть общественная жизнь, а все остальное — частная, — так вот, в частной жизни я… дайте-ка сообразить… бандерильеро. Да, я бандерильеро, участвую в бое быков.
Да, я бандерильеро, участвую в бое быков.
— Мою любовь зовут на Б, — не удержалась Элинор. — Я люблю его, потому что он бородатый.
— Истинная правда, — кивнул Люк. — А значит, я — доктор Монтегю. Я живу в Бангкоке, и мое хобби — бегать за юбками.
— А вот и нет, — с улыбкой возразил доктор Монтегю. — Я живу в Бельмонте.
Теодора рассмеялась и бросила на Люка тот же быстрый, понимающий взгляд, что прежде на Элинор. Той подумалось, что тяжело, наверное, постоянно находиться рядом с таким чутким человеком, как Теодора, ловящим на лету каждую мысль, каждое движение души.
— Я по профессии натурщица, — быстро сказала Элинор, чтобы заглушить собственные мысли. — Я веду беспутную жизнь, брожу, завернувшись в длинную шаль, из мансарды в мансарду.