— А что вы, — спросил секретарь Хариз, — думаете о механизмах вообще?
Даттам ответил:
— Разве можно улучшить совершенное? Государь установил церемонии, расчислил цены, учредил цеха и села. Если бы государству требовалось вдвое больше, скажем, фарфоровых ваз, то людей в фарфоровом цеху было бы вдвое больше, или работали бы они не треть дня, а две трети. Но государство заботится не о вещах, а о людях, которые делают вещи. Если ныне удвоить производительность труда, то куда же деть лишних рабочих?
— Это похвально, — сказал господин Хариз, — что в таком молодом возрасте вы думаете лишь о благе ойкумены. Я слыхал, вы построили водоотливное колесо… А вот епарх вашего цеха и в самом деле берет взятки. Ах, если бы такой человек, как вы, были на его месте…
И господин Хариз любезно протянул очищенный персик юному гостю. Надо сказать, что никто из мира людей подслушать этого разговора не мог. Но в левом углу на полке стояли духи?хранители; господин Хариз побоялся оскорбить небо и потому предложил персик, что на языке плодов значит «десять тысяч».
Но Даттам был непочтителен к богам и сказал:
— А сколько получат мастера?
Господин Хариз удивился:
— Вы же сами заметили, что они больше трудиться не станут.
— Я подумаю, — сказал Даттам.
Тут глаза Хариза стали как дынные семечки.
— Э, господин студент, что ж думать над очищенным персиком? Сейчас не съешь — через час испортится.
Даттаму делать было нечего, он съел персик и откланялся с подорожной.
Только ушел — из?за гобелена с красавицами вышла старуха, мать Хариза. Цоп, — косточку от персика, бросила ее в серебряную плошку, посмотрела и говорит:
— В этом юноше три достоинства и один недостаток. Достоинства таковы: душа у него — пустая: вечно будет желать, чем наполнить. Любит число и разум: людей жалеть не будет. Таит внутри себя беса, — вечно, стало быть, будет снаружи… . Недостаток же один: судьба его — с Рехеттой и твоими врагами. Он в душе решил: ты его сделаешь епархом цеха, а он тебя обманет…
А у господина Хариза был близнец, только он сразу после родов умер. Старуха кликнула близнеца, пошепталась с ним, стукнула в лоб косточкой от персика:
— В златом дворце — златой океан, в златом океане — златой остров, на златом острове — златое дерево, на златом дереве златые гранаты, в златом гранате — златой баран, в златом баране — покой и изобилие… Иди к тому океану, принеси мне того барана. А при входе предъявишь пропуск Даттама.
* * *
По приезда Даттама вызвал к себе начальник училища и спросил:
— Господин студент, отчего вы отлучились накануне экзаменов?
— Но вы мне предоставили отпуск для устройства домашних дел, — изумился Даттам.
Начальник училища выпучил глаза и закричал:
— Как вы смеете такое говорить! Никакого отпуска предоставлено не было! Самовольно покинув училище, вы лишили себя права сдавать экзамены!
Даттам кинулся к Харсоме. Того не было. Даттам побежал к Арравету. Арравет принял его в гостиной: шелк, как облачная пелена, не стены — золотая чешуя, в левом углу сейф — золотой баран с драконьим глазом. Арравет написал письмо начальнику училища, запечатал и отдал Даттаму:
— Этот дурак не знал, кому чинит гадости. Успокойся, завтра же тебя восстановят!
Помолчал и добавил:
— Эти негодяи, приспешники Падашны, думают, что им все позволено. Но нельзя безнаказанно издеваться над законами судьбы и природой человека.
— А в чем природа человека? — спросил Даттам.
Арравет допил вино, распустил золотой шнурок у шеи:
— Человеку свойственно стремиться к собственности, и люди объединились в государство затем, чтоб оно гарантировало каждому сохранность его имущества.
Даттам расхохотался.
— Вы напрасно смеетесь, — сказал с досадой Арравет.
— Это не я, — возразил Даттам, — это государь Иршахчан смеется.
Арравет помолчал, вдруг кивнул на барана в углу:
— Полевка — не мангуста. Наследник Падашна — не Иршахчан. Вот, допустим, господин Хариз. Кажется — словно чародейством человек на свободе. Но в столице чародейства давно не бывает. А на самом деле каждый шаг его известен. И делам наследника опись готова.
— Да, — сказал Даттам, — уж больно народ на них жалуется.
Арравет даже рассердился:
— Народ — это что! и уронят, и наступят… От собачьего лая гора не обвалится… А вот что в Варнарайне берут — да не дают, крадут — а не делятся…
Помолчал, а потом:
— Законы природы нельзя нарушать вообще:.
А законы общества нельзя нарушать безнаказанно. Можно долго голодать или болеть, но потом придется выздороветь…
Вышли в сад. Заколдованный мир: высятся стены там, где по описи пустошь для выездки лошадей водяные орхидеи струят изысканный аромат, на воде резной утячий домик… Даттам вздохнул и спросил:
— А сколько, господин Арравет, под вашим садом земли?
Арравет ответил:
— Вдвое больше, чем под шестидворкой. Целых полторы иршахчановых горсти.
* * *
А пока Арравет и Даттам гуляли по заколдованному саду, в саду государевом двое стражников близ златого дерева развели костерок и принялись, чтоб не пропадало время, вощить башмаки. Вот один из них, молодой и из деревни, обтоптал башмак, поглядел на дерево и говорит:
— А чего врут? В гранате, мол, баран, в баране — изобилие. Нет тут никакого златого барана, один златой гранат.