Арфарра оглядел бродячего монаха, побледнел и ткнул коня носком сапога. Всадники поскакали дальше. Вдруг один из них обернулся и говорит:
— Слушай, божья птичка, где это ты по такой жаре промок по пояс? Неужто теперь из города выпускают только по водопроводу?
Тут, однако, иршахчаново око со столба подмигнуло Даттаму, и дорога вспучилась, и Даттам вместо ответа упал ничком прямо в пыль…
А дух дорожного столба задернул око и доложил:
— Преступник схвачен. Обидно, однако, что обязанности за чиновников земных выполняет лихорадка, да еще из варварской страны…
* * *
Даттаму чудились всякие ужасы, мертвецы на золотых ветвях, приходил Мереник и хохотал: «Ну, так кто из нас неудачник…» , было видно, что у секретарей в управе Бужвы — сероводород вместо крови.
Через неделю Даттам очнулся : каменный мешок, стены сочатся слезой, как соевый сыр, руки склеены веревкой, а волосы и платье — кровью и тухлым яйцом. Каждый день, пока он был без сознания, стражники обкладывали его бычьими потрохами и били над ним гусиные яйца, — лучшее средство против колдовства…
Вечером на Даттама надели белый плащ и снесли в судебную залу, где по семи углам курились треножники и на письменном коврике прилежный секретарь растирал тушь. Однако, надо сказать, от Даттама так мерзко несло гусиной кровью, что даже аромат «мира и спокойствия» не помогал.
А в восьмом углу сидит человек — в простом платье без знаков различия, брови — оправа, глаза — жемчужины, так и чувствуют собеседника. Исхудавший, озабоченный — Харсома!
Стали оглашать обвинение. Читали долго, однако, о покупке риса у храма не сказали ни слова, не сказали даже, что Даттама первый раз взяли у храма и в монашеском плаще, а написали, что колдун проник в город, чтоб навести порчу на цистерны с водой.
— Ты согласен с этим? — спросил Харсома.
Даттам вспомнил: не хватай колесо за спицы…
— Да, господин экзарх.
Стали опрашивать свидетелей. Мальчишка?разносчик показал:
— У меня в корзинке лежал салат витлуф и жареный гусь. Колдун выхватил корзинку, закричал: «Оживи!» Гусь перевернулся и ожил, колдун ухватил за хвост и полетел.
Тут, однако, у Даттама от казенных благовоний закружилась голова, он потерял сознание и смертного приговора не слышал.
* * *
Меж тем дела у мятежников снова пошли на лад: Бажар и Рехетта ссору свою, что называется, прикрыли шапкой. Бажар захватил половину Иниссы, а Рехетта обложил столицу провинции и грозился, что превратит в лягушку всякого, кто обидит племянника. Наследник Харсома приказал не торопить с казнью и беречь Даттама, как золотую денежку. А тюремщики боялись пророка и жалели его племянника.
Тюремщики кормили Даттам с ложечки и вздыхали:
— Вот ведь какая глупая доля у колдуна! Летает человек на облаках и на треножниках, может обернуться уткой и барсуком, а окропишь его гусиной кровью — и пропало все его умение. А любому мужику эта кровь нипочем, лей, не лей, глупей не станет.
— А у меня сыну было бы столько же, совсем был молоденький парнишечка: покойный наместник затравил его собаками.
Как?то раз Даттам проснулся чистенький, как луна в колодце. Тюремщики собрались вокруг и рассказывали друг другу про него басни.
— Не думай, — сказал один. — Никто про порченные цистерны не верит, это господин Баршарг сочинил из мести за брата. Всем известно, что ты знал о приезде экзарха и пришел с ним поговорить. Вы же, говорят, с ним старые друзья… А злые люди тебя до наследника не допустили.
— А милостив ли наследник? — спросил Даттам.
Тюремщики вздохнули:
— Сад счастья, источник изобилия… Говорят, однако: будто бы назначили его, чтоб сгубить в государевых глазах… Войска не дали… Каждый шаг стерегут… Попробуй он тебя помиловать или с тобой поговорить, тут же и его голова полетит…
Даттам смотрит: седоусый охранник утирает рукавом слезы. Утер и говорит:
— Если тебе чего надо, ты скажи.
Даттам подумал:
— Плитку туши, да монаха?шакуника, исповедаться.
Тюремщик удивился:
— Я думал, лягушиных лапок или ногтей от покойника. Ты не думай, их сейчас не трудно достать, ногти?то.
Даттам улыбнулся суеверию тюремщика и сказал:
— Я сейчас не могу колдовать, из?за этой гусиной крови, и еще долго не смогу…
Следующей ночью охранник пронес в тюрьму набивной кафтан казенного курьера, завернул Даттама в плащ и вывел через сад на улицу.
— Иди, — сказал стражник.
— Безоружным? — удивился Даттам, — ты мне хоть кинжал какой?нибудь дай.
Стражник отдал ему свой кинжал, и Даттам в ту же секунду приставил его к горлу стражника:
— А ну, рассказывай, кто тебе заплатил за мое бегство?
Стражник захныкал:
— Секретарь экзарха, господин Арфарра.
Даттам подумал: «Чтобы спасти меня, Арфарра рискует жизнью! А что, если этот глупый стражник проговорится? Арфарра займет мое место на дыбе!»
И перерезал шею своему спасителю.
«Теперь?то он точно не выдаст Арфарру», — подумал молодой мятежник, утопив труп в казенном озерце, том самом, в которое когда?то старый судья швырнул взятку Бужве.
Ночевал Даттам у казенной гадалки: поел пряженных в масле лепешек и велел разбудить его в час Росы, чтоб выйти из городу вместе с народом, ходившим на строительство укреплений; стражники должны были заявить о бегстве лишь в полдень.