— Харсома. А это товарищ мой, Арфарра. Пойдемте отсюда быстрей, а то сейчас будут переписывать злоумышлявших на эту бесову карусель…
Харсома привел обоих обсушиться и обогреться в веселое заведение. Им подали верченого гуся, пирожки, вино, печенье в серебряной плетенке. Девушки ходили, подкидывая ножками подолы. Арфарра, впрочем, от вина и мяса отказался. Даттам заметил, что у Харсомы денег не по платью много. Ели, пили, сожалели о дурном предзнаменовании: всем было ясно, что без казнокрадства тут не обошлось.
— А вы что скажете, — поинтересовался у Даттама новый знакомый, Харсома.
Даттам взял салфетку и попросил тушечницу, — насилу нашли таковую в этом заведении, начертил на салфетке чертеж и сказал:
— Золотое дерево, — это просто большая игрушка, которая вертится с помощью тросиков и коленчатых валов. В позапрошлом году у карусели размер ветвей был десять шагов, а диаметр ствола — шесть.
Не знаю, много ли в этот раз украли, но думаю, что истинная причина крылась в самой конструкции. Со времени восшествия на престол государя Меенуна каждый год делают дерево выше на одну мерку и шире на одну мерку. Из?за этого нарушились пропорции, и механизм, вращающий ветви, оказался слишком слаб. И мне жалко будет, если все дело сегодня кончится тем, что найдут проворовавшихся чиновников, и не обратят внимание на недостатки конструкции.
— Вы смотрели чертежи старых деревьев? — заинтересовался Арфарра.
Даттам кивнул и начал новый чертеж, и тут эти двое сели друг к дружке и стали толковать, отставив еду и девушек, так что хозяйка заведения даже обиделась: ну, в самом деле, разве люди приходят в ее заведение потолковать о шатунах и кривошипах?. А третий юноша, Харсома, сидел рядом и потягивал через соломинку вино, и так зевал, что Арфарра с упреком воскликнул:
— Харсома, да вы хоть понимаете, о чем мы говорим?
— Вполне понимаю, — сказал Харсома, — вы говорите, что для того, чтобы предотвратить подобные происшествия, нужно бороться не с казнокрадством чиновников, а с коренными недостатками самого механизма.
Даттам с опаской на него посмотрел, а Харсома улыбнулся и продолжал:
— А знаете ли, господин Даттам, почему при первой династии Золотое Дерево было таким низким?
Даттам не знал, и Харсома объяснил:
— Дело в том, что при первой династии Государев День справляли по?другому. В деревне выбирали людей, и те съезжались в столицу для обсуждения действий властей. Эти же люди привозили деньги, добровольно собранные народом для праздника, и хотя народ наш щедр, выстроенное на добровольные взносы Дерево было слишком мало, чтобы упасть под собственной тяжестью.
Тут одна из девушек села Арфарре на колени, запрокинула головку и хихикнула:
— Не тронь, — укушу.
Харсома посмотрел на девушку, усмехнулся и добавил:
— Так выпьем же за государя Миена, который из скромности отменил обычай, дабы не отягощать народ лишними тратами.
Арфарра процедил сквозь зубы:
— Правильно сделал государь Миен. Они зачем съезжались — жаловаться… Жаловаться и сейчас можно, доносные ящики на каждом шагу… Народ должен не жаловаться, а принимать законы…
И спихнул девицу с колен.
Они зачем съезжались — жаловаться… Жаловаться и сейчас можно, доносные ящики на каждом шагу… Народ должен не жаловаться, а принимать законы…
И спихнул девицу с колен. Парень рядом обиделся:
— Слушай, костяная ножка, ты колдун или «розовенький»? Ты чего казенную девушку обижаешь? Вот я сейчас стражу кликну!
Парень, конечно, хотел их напугать. Все закричали, поднялась свалка. Арфарра брезгливо усмехнулся, говорит Даттаму: держись за меня. Махнул рукавом — из печенья полез белый дым, лавка взлетела под потолок…
Даттам очнулся, — над ним небо в серебряную сетку, на деревьях — золотые яблоки, — небесный дворец!
Cпутник, Харсома, сказал Арфарре с досадой:
— И для таких?то фокусов я вас пускаю к тайным книгам!
* * *
Даттам часто встречался с новыми друзьями. Харсома был троюродный племянник вдовствующей государыни, инспектор по налогам. Как описать? Незлобив, незаметен…. Совершенный чиновник подобен истине: нельзя говорить об истине, но лишь благодаря истине возможна речь.
Арфарра был сыном мелкого сельского чиновника, и после экзаменов хотел стать монахом в храме Шакуника.
Монахи?шакуники тогда не могли рассчитывать на карьеру при дворе. Шакуник пришел в империю вместе с варварами, и при государе Амаре знатные люди переполнили храм деньгами и землями, взятыми со всей ойкумены. Когда государь Иршахчан возобновил древние законы и вернул захваченные земли народу, отменив «твое» и «мое», храм был, увы, на стороне тех, кто проявил непочтительность к государю. Государь указал, что храмовые земли принадлежат ему, как воплощению Шакуника, разорил храмовые мастерские и пощадил только сокровищницу.
— А чем занимаются монахи сейчас? — спросил как?то Даттам.
— Осмысляют сущее и существующее, — ответил Арфарра.
А Харсома прибавил:
— Деньги дают в рост.
Увы! И сказать постыдно, и умолчать нельзя. Казалось бы: уничтожили в империи торговцев, отменили корыстолюбие, ни один частный человек не смеет завести себе мастерскую. И что же? Иные храмы обратили сокровищницы в ссудные кассы, стали вести себя хуже торговцев. Даже те впадают в соблазн, которым вера предписывает презирать мирское. А Шакуник — варварский бог, бог грабежа и богатства. Монахи говорят: Шакуник предшествует субъекту и объекту, действию и состоянию, различает вещи друг от друга, придает им смысл и форму, и нет в мире ничего, что было бы чуждо ему — золото, серебро, камни… И копят, и приумножают, а золото — проклятая вещь: сколько ни съешь, все мало. А Арфарра всего этого тогда не замечал.