Корабль качался из сторону в сторону, вверх-вниз, моторы отогнали его от мачты.
Корабль качался из сторону в сторону, вверх-вниз, моторы отогнали его от мачты.
— Высота двести пятьдесят футов, — распорядился капитан, который все еще осматривался, глядя в застекленное окно рубки.
— Есть двести пятьдесят футов, сэр, — штурман повернул огромный металлический штурвал.
Медленно поползли мы наверх, палуба слегка накренилась, пока штурман контролировал показания прибора и юстировал хвостовые стабилизаторы.
И в первый раз меня охватило чувство потери. У меня возникло ощущение, что я оставил все принадлежавшее мне в мире семидесятых ради путешествия, которое готовит мне новые открытия. Я чувствовал себя этаким старым навигатором времен Елизаветы, отплывающим в неведомые моря, чтобы изучить другую сторону планеты.
Аэропарк Крэйдон остался позади. Мы пролетали над полями графства Кент, держа курс на побережье. Постепенно корабль набрал высоту тысяча футов; наша скорость не превышала пятидесяти миль. Корабль слушался руля поразительно легко, и постепенно я начал понимать, что «Скиталец» обладает качествами, о которых я не подозревал. Я учился оценивать воздушное судно не по его внешности. Каким бы примитивным ни было его оснащение, он летел послушно и спокойно по своей небесной дороге. Барри, которого я было принял за пьянчугу, заканчивающего свою бесславную карьеру, проявил себя способным офицером, и скоро я установил, что он тяжко напивается только если не находится в воздухе. Я надеялся, что товарищи мои не приняли меня за франта, судя по одним лишь моим сдержанным манерам.
Весь первый день и вечер путешествия наши пассажиры не показывались из своей каюты. В этом для меня не было ничего примечательного. Может быть, в воздухе они страдали «морской болезнью» или просто не имели охоты выходить, В конце концов, на «Скитальце» не было ни прогулочной палубы, ни кино. Если хочешь обойти корабль по всей длине и увидеть при этом еще что-нибудь, кроме сложенного штабелями груза в полутьме, нужно выйти наружу, на внешние галереи и там изо всех сил уцепиться за тросы, чтобы ненароком не выпасть за борт.
Я приступил к своим обязанностям с энтузиазмом, пусть поначалу даже немного неловко. Но я надеялся показать капитану Корженевскому свое усердие. Думаю, как капитан, так и Барри это понимали, и вскоре я почувствовал, что напряжение оставляет меня.
Еще до того, как мы пересекли сверкающие голубые воды Средиземного моря, держа курс на Иерусалим, пашу первую гавань, я уже получил бразды правления «Скитальцем». С этим кораблем нужно было обращаться нежно и, если можно так выразиться, почтительно. Если подходить к нему таким образом, то от него можно было добиться почти всего. Возможно, это звучит сентиментально и нелепо, но на корабле царила сердечность, которая относилась в равной степени и к самому кораблю, и к экипажу.
Но пассажиров я все еще не видел. Вместо того, чтобы приходить в маленькую кают-компанию возле камбуза, где ели офицеры и матросы, они обедали в своей каюте. Постепенно я начинал думать, что они опасаются показываться кому-либо, кроме капитана Корженевского или мистера Барри — те то и дело посещали их.
У нас на борту не было специалиста-навигатора или метеоролога. Эти задачи делили между собой капитан, Барри и я. В ночь перед нашей посадкой в Иерусалиме я заступил на вахту. Я как раз сверял наш курс по картам и приборам, когда ко мне зашел наш радист и завел разговор. Под конец он спросил:
— Что вы думаете насчет наших пассажиров, Бастэйбл?
Я пожал плечами:
— А что я должен о них думать, Джонсон? Я лишь одного видел и то мельком. Женщину.
— Думаю, это беглецы, — заявил Джонсон. — Старик говорил, они сойдут в Брунее.
— В самом деле? Это определенно не самый безопасный уголок земли. Вы думаете, здесь что-то нечисто?
— Какие-нибудь террористы.
Вы думаете, здесь что-то нечисто?
— Какие-нибудь террористы. Вероятно, хорошо организованные. Я слышал, их поддерживают немцы и японцы. Меня не удивит, если у них интерес к паре-тройке наших колоний.
— Но существует же международная конвенция. Они не посмеют.
Джонсон рассмеялся:
— Знаете ли, Бастэйбл, вы смотрите на все немножко сквозь розовые очки. Весь Восток бурлит. Национализм, старина. В Индии, Китае, Юго-Восточной Азии. Люди стали нервные.
Джонсон был пессимист, наслаждавшийся подобными мрачными высказываниями. Все, что он сказал, я попытался вместить в рамки моих собственных представлений.
— Меня бы не удивило, если бы наши пассажиры оказались земляками старика. Польские эмигранты. Или даже русские анархисты.
Я громко рассмеялся:
— Ну, довольно, Джонсон. Капитан не имеет ничего общего с подобными людьми.
Джонсон насмешливо покачал головой:
— Бастэйбл, мой мальчик, вы действительно смотрите сквозь розовые очки. Простите, если я вам помешал.
Он убрался прочь из рубки. Я улыбался и больше не думал о его болтовне. Он откровенно пытался меня одурачить. Обычная проделка, встречающая на борту корабля каждого новичка.
Однако, пассажиры.., они ведь на самом деле не желали показываться.
На следующее утро мы совершили посадку в Иерусалиме, и я надел мою белую парадную форму, собираясь наблюдать за разгрузкой. Преимущественно то была сельскохозяйственная техника для еврейских переселенцев в Палестине. Было жарко и сухо. Потом началась суматоха из-за каких-то двух ящиков, которых ждали, но не получили.