Многие дюжины дронов и управляемых кораблём лотков бесшумно выскользнули из лифтовых шахт и стали подносить пищу.
Мы приступили к еде. Еда была полностью туземной, хотя и готовилась из продуктов, выращенных не на поверхности планеты, но в корабельных гидропонных зонах; правда, я сомневаюсь, что даже очень искушённый гурман смог бы отыскать какое-то различие во вкусовых характеристиках. Винную карту Ли, насколько я могла судить, беззастенчиво позаимствовал из соответствующего раздела Книги рекордов Гиннесса. Копии вин, также изготовленные на корабле, были столь совершенны, что мы не смогли бы и их отличить от подлинных образцов (по крайней мере, корабль нас в этом заверил).
Мы смачно чавкали и причмокивали, покоряя горы яств, обменивались шутками-прибаутками, гадая, что ещё Ли для нас приготовил в качестве сюрприза; всё, чему мы стали свидетелями до этой минуты, оказалось, как для него, разочаровывающе банальным. Ли прохаживался вокруг столов, осведомляясь, пришлась ли нам по вкусу еда, наполняя наши опустевшие бокалы, предлагая нам попробовать всё новые и новые блюда и неустанно добавляя в конце каждой реплики, что он рассчитывает на наши голоса в день выборов. Язвительные напоминания о Первой Директиве он обходил молчанием.
В конце концов — это было уже много позднее, может быть, через пару дюжин перемен блюд, когда мы все наелись до отвала и просто сидели, расслабленно потягивая бренди или виски, последовала предвыборная речь Ли перед электоратом… а также ещё одно лакомое блюдо, призванное привлечь Культуру на его сторону.
Меня клонило в сон. Ли расхаживал вокруг, предлагая желающим большие гаванские сигары, и я взяла одну, позволив наркотику возыметь действие. Я сидела, старательно попыхивая толстой наркопалочкой, окутанная облаком дыма, и диву давалась, что такого особенного местное население находит в табаке. Но в целом я себя вполне хорошо чувствовала, пока Ли не постучал по столу рукоятью светового меча, требуя к себе внимания, и не вскарабкался на столешницу, чтобы проследовать к тому же месту, на котором уже стоял в самом начале (при этом он раздавил одну из принадлежавших султану тарелок, но я полагала, что корабль сможет её восстановить).
Свет померк, и остался только один луч, сфокусированный на Ли. Я приняла немного «обжимки», чтобы отогнать сон, и погасила окурок сигары.
— Дамы и господа, — сказал Ли на вполне сносном английском, прежде чем продолжить на марейне (Речь Ли воспроизводится по корабельным архивам с максимально возможной точностью. Некоторые грамматические вольности господина 'Ндана не поддаются точному переводу на английский. — Примеч. дрона.) . — Я собрал вас всех тут этим вечером, чтобы поговорить с вами о Земле, вернее о том, что нам с ней делать. Я хотел бы надеяться, что, выслушав мою речь, вы выскажетесь в пользу одного из возможных вариантов дальнейших действий. Но прежде всего позвольте несколько слов о самом себе. — Ли прервался, чтобы пропустить рюмочку бренди. Кое-где в зале посмеивались и мяукали по-кошачьи. Он осушил рюмку и бросил её через плечо. Дрон, конечно, подхватил её, хотя я и не слышала его приближения. — Прежде всего — кто я? — Ли поскрёб подбородок и взъерошил длинные волосы. Он проигнорировал раздавшиеся в зале ответы вроде «трахнутый на всю голову придурок» и продолжил: — Меня зовут Грайс-Тантапса Ли Эрейз 'Ндан дам Сион, мне всего лишь сто семнадцать лет, но я умён не по годам. В Контакте я числюсь шесть лет, но уже многое испытал и имел честь пообщаться с некоторыми авторитетными персонами. Я — продукт цивилизации, которая примерно восемь тысяч лет назад прошла этап, соответствующий нынешнему уровню развития людей на планете под нами.
— Возгласы «Но ты мало что можешь им предъявить, а?» — Я могу проследить свою родословную назад во времени примерно на такой же срок, и даже дальше, до появления первых неверных проблесков сознания, а если вам охота заглянуть ещё дальше — сквозь многие десятки тысяч поколений. — «Как, на прошлой неделе?», «Твою мать!» — Конечно, моё тело подверглось коррекции, обеспечивающей ему обширные возможности получения разнообразных удовольствий и всемерно повышающей шансы на выживание в любой ситуации, — «Не стоит беспокоиться, дружище, этого он нам не покажет…» — и так же, как получил эти способности в наследство я, их должны будут перенять от меня мои дети. — «Ну пожалуйста, Ли, мы ведь только что поели!» — Мы переделывали самих себя и совершенствовали свои машины, мы вряд ли ошибёмся, сказав, что мы сами себя сделали. Однако в моей голове, в моём черепе и мозгу, обитает существо по крайней мере столь же недоразвитое и тупое, как только что рождённый ребёнок в самом глухом медвежьем углу Земли. — Он сделал паузу, улыбнулся и переждал кошачье мяуканье. — Мы те, кто мы есть, потому что мы способны учиться и обогащать свои знания, потому что у нас есть путь, по которому мы можем идти. Мы разделяем общие ценности пангалактического человеческого типа живых существ, а также ценности, характерные для межвидовой метацивилизации, называющей себя Культурой, и, наконец, мы есть результат прецизионного смешения генов наших родителей, какие бы битовые заплатки мы потом ни ставили. — «Сам себе поставь битовую заплатку, цыплёночек…» — Так что я вправе считать себя морально выше тех, кто копошится под толстым слоем атмосферы там внизу, потому что я иду по тому пути, для которого я был предназначен. Мы возвышены, они же раздавлены, причёсаны под одну гребёнку, научены цирковым трюкам, искривлены, как дерево бонсай. Их цивилизация переполнена уродствами и отклонениями, наша построена на тщательно уравновешенном гедонизме, не допускающем пресыщения. Культура позволяет мне всё, на что я способен, что не вступает в противоречие с правами других, и чаша моя полна, будь то к добру или злу. Я могу, в той или иной степени, считать себя гражданином Культуры, равно как и все присутствующие здесь.
Культура позволяет мне всё, на что я способен, что не вступает в противоречие с правами других, и чаша моя полна, будь то к добру или злу. Я могу, в той или иной степени, считать себя гражданином Культуры, равно как и все присутствующие здесь. Мы служим в Контакте, так что, по определению, объединены общей склонностью к дальним странствиям и встречам с необычными, нерядовыми людьми, и в этом отличаемся от остальных, но в целом каждый из нас, будучи случайно отобран, более или менее верно отражает все аспекты Культуры, а вот кем бы вы должны были стать, пожелай вы верно отразить все аспекты земной цивилизации, я вам предлагаю вообразить самим. Но вернёмся ко мне. Я так же богат и столь же беден, как и любой человек Культуры (я использую эти слова, поскольку в дальнейшем буду сравнивать наше социальное положение с аналогичными земными характеристиками). Я богат уже тем, что нахожусь на борту этой посудины, которой не нужен ни капитан, ни даже экипаж в строгом смысле слова, и хотя моё богатство не является очевидным для постороннего глаза, любому среднестатистическому землянину оно покажется громадным. Мой дом — в прекрасном, восхитительном орбитальном хабитате, который любому жителю Земли покажется неописуемо чистым и просторным. У меня пожизненный неограниченный доступ к быстрой, безопасной, свободной, полностью самодостаточной транспортной системе, я живу в собственном крыле родового дома, а вернее сказать, хором, вокруг которых раскинулись необозримые сады. У меня есть личный летательный аппарат, катер, возможность выбора из большого перечня иных транспортных средств, от афореса (Я предпочёл передать фонетически слово, которое в переводе звучало бы примерно как «лошадеобразный». — Примеч. дрона.) до того, что жителям этой планеты могло бы показаться звездолётом; наконец, я могу воспользоваться любым из длинного перечня свободных в данный момент кораблей, которые зовём звездолётами мы. Как я уже сказал, я сейчас служу в Контакте и оттого несколько ограничен в своих перемещениях, но, разумеется, я могу в любой момент выйти в отставку и через несколько месяцев быть дома, с перспективами прожить без каких бы то ни было забот ещё две сотни лет или около того. И всё это даром. Я ничем не обязан за это платить.
В то же время я беден. Мне ничего не принадлежит. Каждый атом в моём теле был некогда частью чего-нибудь ещё, а вернее, многих вещей, да и сами элементарные частицы должны поучаствовать в великом множестве постоянно изменяющихся комбинаций, прежде чем счастливо складываются в атомы, образующие всё физическое и ментальное многообразие объектов, доступных вашему наблюдению и восприятию. И… спасибо… да, спасибо… и однажды каждый атом моего тела станет частичкой чего-то другого, и это будет уже навсегда. Сперва — частью звезды, поскольку именно на звёздах мы предпочитаем погребать наших мёртвых, а потом — снова — всего окружающего, начиная от еды, которую я съел, и напитков, которые я выпил, одеяния, которое я сейчас ношу, и жилища, которое занимаю, а также статуэтки, которую я собственноручно вырезал… заканчивая модулем, на котором я отправился в этот зал, чтобы предстать вам за этим столом, и звездой, которая согревает меня. Это так, когда я здесь, а не потому что я здесь: эти вещи могут быть устроены так, чтобы обусловить моё существование, но всё же в каком-то смысле это воля случая, и они с равной охотой сложатся в конфигурацию, которая обеспечит возможностью существовать кого-то другого тоже. В таком случае вряд ли я вправе претендовать даже на метафизическое обладание ими.