— Немедленно положи на место! Хочешь, чтобы произошел несчастный случай?
— У меня несчастных случаев не бывает, — спокойно процедила она. Взвесила оружие на ладони, положила палец на спусковой крючок.
— Она заряжен, дура набитая!
— Тогда не пытайся отобрать его у меня, именно из-за этого они всегда и стреляют. Тем более что с предохранителя он уже снят.
Она положила пистолет перед собой на письменный стол, но пальца со спуска не убрала. Однако Кори пребывал в таком умонастроении, когда ему не страшна была бы даже зенитка. Он схватил девушку обеими руками и прижался лицом к ее лицу.
Ее рука так и осталась на столе, палец — на спусковом крючке.
Наконец Кори отклеился от нее — ему ведь надо было и дышать. Гостья, вовсе не собиравшаяся щадить его «я», с гримасой отвращения провела свободной рукой по лицу:
— Не целуй меня, дурак. Я здесь не для любви.
— А для чего ж тогда?
— Ни для чего, если говорить о тебе. От тебя мне ничего не нужно; в тебе нет ничего такого, что… подходит мне.
От этих слов он сморщился, как майский жук от пламени спички. Он с такой силой сунул руки в карманы, что загнал их туда чуть ли не по локоть.
Пистолет соскользнул со столешницы, и девушка, небрежно держа его на одном пальце, направилась к выходу.
— Вернись! Куда это ты с ним думаешь слинять?
— До входной двери. О тебе я ничего не знаю. Мне лишь надо удостовериться, что я отсюда выберусь. Я оставлю его на пороге.
Тут о себе заявило его оскорбленное самолюбие, а голос задрожал от ярости:
— Иди-иди, подумаешь! Не так уж я и голоден!
Кори слышал, как открылась входная дверь, а когда он быстро шагнул в небольшую переднюю, там, будто в насмешку над ним, на пороге лежал пистолет. Он услышал, как гостья спускается по лестнице, — осторожно, но без особой спешки. Не снизошла даже до этой уступки его уязвленному самолюбию.
— Я еще узнаю, кто ты такая! — в ярости крикнул он вниз, вслед ей.
С нижнего этажа донесся ответ:
— Лучше поблагодари судьбу, что еще не узнал.
Он с таким шумом захлопнул дверь, что весь дом дрогнул, будто от взрыва шрапнельного снаряда. Схватил пустой стакан, из которого пил виски, и швырнул об стену. Потом — фарфоровую пепельницу, и тоже — вдребезги.
Кори обзывал ее по-всякому, только не убийцей; это ему даже не пришло в голову.
Он назвал ее всеми именами, кроме ее собственного.
В темной — хоть глаз выколи — спальне резко, будто фотовспышка, загорелся яркий свет. Кори, в полосатой пижаме, лежал на кровати, постельное белье под ним сбилось, рука застыла на выключателе ночника. Он прищурился, глаза слепил яркий свет после долгих часов темноты. Его волосы превратились в какую-то колючую массу — он то и дело приглаживал их пятерней. Рядом с ним в пепельнице высилась гора окурков, и сейчас Кори добавил к ним еще один, последний, победно раздавив его, что означало, что тот таки принес пользу.
— Черт, я же знал, что где-то видел ее пре… — бессвязно пробормотал он.
Часы показывали 3.20.
Тут до него дошло, что означает его открытие, глаза у него раскрылись полностью, и Кори рывком опустил ноги на пол:
— Это же та самая, что в ту ночь была с Блиссом! Она уже убила человека! Надо предупредить Ферга немедленно, чтобы был начеку!
Он прошлепал босиком в прихожую, вернулся с телефонным справочником, уселся на кровать, пробежал пальцами по столбцу на «Ф», остановился на Фергюсоне.
Затем снова бросил взгляд на часы: 3.23.
— Еще подумает, что я чокнутый, — нерешительно пробормотал он. — Утром тоже не поздно. Интересно, она и впрямь — та же самая девушка: та была желтая, как лютик, а эта черная, как ворон. — Потом продолжал с крепнущей решимостью: — Ну нет! В таких делах я еще сроду не ошибался. Надо его предупредить — плевать, который сейчас час! — Он отшвырнул справочник, прошлепал босиком обратно в прихожую и принялся набирать номер студии Фергюсона.
Вызов на другом конце линии продолжался бесконечно: никто не отзывался. Наконец он повесил трубку, еще пару раз прошелся пятерней по волосам. Вечеринка наверняка уже закончилась. А может, Фергюсон не ночует в студии. Да нет же, ночует, должен во всяком случае: Кори вспомнил, что видел в одной из комнат кровать.
Ну, значит, он просто закатился куда-то со своими гостями. Придется подождать до утра. Он снова улегся, выключил свет.
Две минуты спустя свет загорелся снова, и Кори уже натягивал брюки.
— Не знаю даже, почему я это делаю, — пытался он урезонить самого себя, — но я не могу спать, пока не свяжусь с этим фраером.
Он накинул пиджак, кое-как завязал галстук, закрыл за собой дверь. Спустился вниз, подозвал такси, назвал адрес Фергюсона.
Ему пришлось признать, что разумно объяснить его поведение совершенно невозможно. Ведь, как знать, он может оказаться и посмешищем, самые добрые объяснят это тем, что, мол, он был в стельку пьян и испытал легкий приступ белой горячки. Мчится посреди ночи, чтобы сказать приятелю: «Осторожней, твоя натурщица хочет убить тебя!» Кори, однако, оказался во власти каких-то иррациональных сил: он бы и сам не смог толком сказать, что с ним такое. Догадка, предчувствие, ощущение нависшей опасности. Если Фергюсона не окажется дома, он оставит под дверью записку: «Я вспомнил: это та самая девушка, которая была с Блиссом в ночь его смерти. Будь с ней поосторожней». Даст, по крайней мере, человеку возможность защититься.