— Ну, бери же, — услышал Человек свой хриплый, еще схваченный спазмом голос и открыл глаза.
Дичь была уже рядом — шагах в двух. Все тело ее тянулось к ладони с Манком. Теперь запах Манка, безусловно, околдовывал и ее. Лишал воли. Сводил с ума.
И тогда Человек прыгнул…
Потом, когда уже все было кончено, Человек долго без сил сидел на снегу.
Сугробы, наметенные за долгую зиму перед дверью его жилища, образовали естественную впадину, полностью скрывающую от посторонних взглядов и его, и его добычу.
Сейчас он отдыхал.
Все, что было в те 7-10 минут назад: его оскаленный рот, пальцы, вонзающиеся в чужую шею, звериный хрип, тяжесть добычи на плечах давящая удвоенным весом на слабые, дрожащие от страха и напряжения ноги. Все это смешалось в какой-то сумасшедшей, дьявольской мозаике. События перепутались местами, то наползая друг на друга, то полностью исчезая из памяти.
Но как бы то ни было, сейчас уже все позади.
Манок сработал.
Да и он — тоже не сплоховал. Сделал все как надо.
Хотя в последние мгновенья и не очень верил в успех.
Очень боялся, что не сможет, или не хватит сил, или не успеет сделать все быстро, или его сразу же заметят другие, настигнут…
Тяжело подняв дрожащие от недавнего напряжения руки, Человек осторожно облизал, очистил едва видимые в почти полной темноте пальцы с длинными поломанными черными ногтями от покрывавшего их, уже засохшего темного налета.
Теперь впереди была сытная Жизнь и смирная Еда.
Правда сегодня ночью ему еще не придется отдыхать. Необходимо разделать тушу. Разделать быстро, пока темнота прячет его от других животных. Разделить ее мясо на десятки маленьких бережливых кусочков. Отдельно перерубить кости, полные вкусного желтого мозга. Разложить по разным кучкам сердце, печень, почки и горку мягкой дымящейся требухи.
Ему придется много раз выходить этой ночью в ближайшие развалины, пряча все это глубоко в снегу и заваливая обломками камня в одних ему памятных уголках. После этого надо будет тщательно убрать за собой все следы. Очистить все от брызг крови. Открыть дверь, чтобы ночной уличный холод выморозил, выстудил сырой запах мяса. Собрать, набухшие, пропитавшиеся запахом почерневшие тряпки, на которых он будет разделывать тушу и унести их подальше от жилища. Зарыть тяжелый узел на самом дне сугроба, где никто не учует, никто не найдет…
Это будет уже под утро. Он наглухо запрет дверь. Отгородится от холода зимы. И только тогда он сможет съесть несколько первых нежных и безумно вкусных кусочков сырого мяса. Почувствовать давно забытую тяжесть в желудке, дающую ему новые силы, заставляющую быстрее бежать кровь по жилам.
Почувствовать давно забытую тяжесть в желудке, дающую ему новые силы, заставляющую быстрее бежать кровь по жилам.
Еды хватит теперь надолго. На месяц, а может быть — даже на два. Теперь можно будет не о чем не думать, не беспокоиться. Просто лежать в сытом блаженстве на постели и , глядя в потолок, восстанавливать в памяти, собирать из кусочков хотя бы отдельные части когда-то целостной картины ушедшего мира.
Это все будет чуть позже, когда он немного передохнет.
И это все дал Манок.
Чтобы он смог без Манка? Да просто ничего бы не вышло!
После того как он перевалил Дичь через край сугроба у своего жилища, и свалился рядом сам, с хрипом засасывая в легкие воздух, он первым делом, шурша оберткой, достал Его.
Край Манка отломился. Человек чуть не заплакал.
Линия слома кощунственно нарушала геометрически упорядоченную безукоризненность прямоугольных, коричневых долек, расстраивала симфонию строгой и прекрасной своей законченностью гармонии.
Было до боли обидно, но Человек понимал, что Манок, несмотря на потерю совершенства образа, так или иначе, выполнил свою задачу. Он привлек и добыл ему Еду! И он все еще был жив! Он продолжал пахнуть, дурманяще прекрасным, чистым запахом.
Человек поднес его ко рту и осторожно, трепетно провел кончиком языка по неровной линии разлома. Рот сразу наполнился давно забытым, сладко-горьковатым вкусом.
Из-под его плотно сжатых от блаженства век медленно потекли капельки слез, оставляя тонкие неровные дорожки и замерзая маленькими мутными горошинками в конце пути — на щеках и подбородке. Прошло немного времени, Человек открыл глаза, несколько раз судорожно со скрытым рыданием втянул в себя воздух и стал осторожно заворачивать Манок обратно — в блестящую тонкую фольгу. Прятать его от окружающей враждебной Вселенной. Манок еще может пригодиться ему и потом. После… Если зима продлится очень уж долго.
А сейчас он просто чувствовал себя крайне усталым, но Счастливым Человеком.
Человеком, добившимся своего!
Он даже уже точно знал место глубокого мертвого пролома в земле, который не мог засыпать даже давно идущий снег. Именно туда он сбросит эту рвань, в которую была одета Дичь. Потом ее присыплет снег. И она исчезнет, растворится навсегда. Но теплый шерстяной шарф он все же решил оставить себе…
И теперь пусть хоть вечно длится зима!
Он, Человек, останется…
А впрочем, вскоре, совсем скоро пошел первый дождь. И после него, впервые за бесконечно долгое время, из-за туч осторожно выглянуло Солнце…