Теперь можно осторожно откусить кусочек.
Его ни в коем случае нельзя жевать. Кусочек пирожного нужно вертеть на языке, прижимать его к небу, переваливать с боку на бок, пока он полностью не растает во рту; не распадется на тонкие, сладостные послевкусия.
И так раз за разом.
Маленькими, щадящими порциями. До самого последнего кусочка, еле умещающегося на кончиках пальцев.
Затем пальцы. На них крошки и мазки джема. Каждый из них по-отдельности необходимо тщательно облизать, очистить от прежнего вкуса перед второй — основной частью пиршества.
…И вот приходит время самой главной, самой вкусной доли — верхней половинки.
Вначале необходимо осторожно сковырнуть, отделить от центра красивого масляного цветка ягодку засохшего винограда. Нарушение гармонии цветка почти кощунственно, но и не менее необходимо. После того как он слизнет, уничтожит сердцевину прекрасного бутона, цветок безусловно смажется, потеряет возвышенную красоту и законченность форм, мудрость заложенного в нем смысла, превратится просто в расплывчатый мазок зеленого на белом. Но зато на языке окажется крепкая ягода изюма, которую можно надкусывать, осторожно крошить передними зубами, впитывая терпкий запах вылущенного солнцем винограда.
Он будет не откусывать его… нет! Отщипывать губами кусочки нежной, пропитавшейся маслом верхней половинки пирожного. Их не надо даже крутить, мять языком. Они сами волшебно тают, расплываются во рту, наполняя его запахом ванили и корицы.
И так раз за разом…
Медленно и кропотливо…
Не упуская ни одного оттенка, ни одной изощренной черточки вкуса, до того мгновения пока последний кусочек не исчезнет навсегда из кончиков липких пальцев…
В животе человека низко заурчало. Что-то тяжело и больно перевернулось, передвинулось, хотя вроде и двигаться там было абсолютно нечему.
Сейчас, именно сейчас необходимо решиться…
Набраться храбрости и приоткрыть веки…
Свет через тонкую полоску за частоколом слипшихся ресниц сразу же больно ударил по глазам оттенками грязно-серого; разбивая, разламывая картину всего лишь миг назад столь реально яркого солнечного дня на мириады падающих в глубину его сознания осколков.
Разрушая зыбкое ощущение счастья.
Человек осторожно вытащил из склеенного слюной рта пригоршню пальцев, с неровно обкусанными темными ногтями. Потерся мокрым, клейким подбородком о впитавшую запах старой пыли и гнилья тряпку. Не вытаскивая наружу из-под теплого тряпья руку, с вялой неохотой разодрал слипшиеся пальцы. Тщательно и брезгливо вытер их о свои старые брюки. Уже сухие поднес их к лицу. Вначале медленно, осторожно, затем все глубже, во всю глубину легких втянул запах с кончиков пальцев, ища хотя бы слабый отголосок, хоть мельчайший гран, частицу запаха ванили из своего сна…
И где-то в самом конце глубокого и жадного вдоха, уже на исходе переполняющей его легкие застарелой вони, он, кажется, все же почувствовал его… Как исчезающе одинокий, пластичный звук, он растворился в его теле, унося за собой краски лета, тепло и сладостный вкус на языке.
Сегодня Еды не было…
Как не было ее и вчера. И еще за несколько дней до этого.
Пора было вставать. Поскуливая от обиды вылезать из теплого, нагретого за ночь привычного логова, которое очень скоро забудет, потеряет тепло своего хозяина и в следующий раз уже встретит его заскорузлой, пропитавшейся холодом враждебностью.
Человек поднимался по частям.
Вначале он долго выпутывался. Шипя от злости, стягивал с себя, высвобождая руки и ноги, прилипчивое тряпье. Затем, отжимаясь нетвердыми руками от прогибающегося полотна кровати, лишь слегка распрямив худые колени — отталкивался кистями рук и садился, прижимая грудь к ногам. Глубоко вздохнув несколько раз, набрав полный живот холодного воздуха, человек медленно и осторожно начинал выпрямлять спину. Каждый миг, ожидая резкого как нож, конвульсивного голодного спазма в желудке, снова сминающего его тело, бросающего его руки к животу, а туловище — обратно к коленям.
Но вот его затылок коснулся закопченной стены, судорожно сжатые в кулаки пальцы осторожно разжались, выпуская скомканную ткань покрывала и человек медленно, расслабляя напряженные мышцы, тонкой струйкой выпустил из себя воздух. На этот раз боль не пришла. Обошлось. Предстояло еще слезть с кровати и выпрямиться. Это тоже было сложно, но уже легче, чем то — первоначальное действо, похожее на акт рождения, возвращения из сумерек снов в царство живых.
Человек поднялся.
Качаясь, сделал несколько первых неуверенных шагов. Дошел до стола. Большой глиняной кружкой с неровно отломанной ручкой и старым, вытертым и почти не узнаваемым сейчас рисунком, разбил тонкую корочку льда в жестяном бачке. Осторожно, стараясь не смешать чистый верхний слой воды с похожим на хлопья темно-серым осадком, набрал и жадно сделал первый глоток. Холодная вода, скатываясь в пустой желудок, заставила человека сжаться в предчувствии боли. Но видимо сегодня удача была на его стороне. Боль не пришла. И дальше он пил уже спокойно, с удовольствием прислушиваясь к наполняющему его живот ощущению тяжести.
То, что голодная боль в животе сегодня не мучила, не терзала его — было хорошим знаком. Знаком того, что сегодня ОХОТА будет удачной.