— Сегодня… двадцать четвертое марта!
— Вы помните, что случилось в этот день?
— Я всегда это помню, а не только двадцать четвертого марта.
— Я раздумывал, когда к вам лучше заявиться: в годовщину насилия, то есть четвертого октября, или двадцать четвертого марта, в годовщину убийства. Я решил, что мы с вами обойдемся без насилия.
— Какое облегчение!
— Убийство гораздо более вероятно. Я бы, конечно, хотел, чтобы все три даты совпали: вот это был бы класс! Раз в десять лет четвертого октября или двадцать четвертого марта! Увы, в жизни не все происходит так, как нам хочется.
— Жалкий маньяк!
— Вы сказали, что за десять лет ваша ненависть перегорела. Если хотите, я могу снова ее разжечь.
— Зря стараетесь. Я все равно не стану вас убивать.
— Это мы еще посмотрим.
— Не надейтесь.
— Слизняк!
— Вас это нервирует, да?
— Неужели вы оставите такое преступление безнаказанным?
— А кто мне докажет, что это вы его совершили? Вы же больной и могли все это придумать.
— Вы мне не верите?
— Не верю. Вы можете наплести что угодно, но у вас нет ни одного доказательства.
— Вот так поворот! Я могу вам подробно описать Изабель.
— Вы этим ничего не докажете.
— Тогда я приведу самые интимные подробности.
— Это только подтвердит, что вы были с ней близки, но это не доказывает, что вы изнасиловали и убили мою жену.
— Мне нетрудно доказать, что это я убил ее. Я могу очень точно описать, в каком положении вы нашли ее тело и куда я нанес ножевые раны.
— Вы могли узнать эти подробности от убийцы.
— Вы меня сведете с ума!
— Вы и так сумасшедший.
— С какой стати я буду признаваться в преступлении, которого не совершал?
— Кто знает? Вы же сумасшедший. Может, только ради того, чтобы я вас убил.
— Не забывайте: я прошу вас убить меня не просто так, а потому что меня мучает чувство вины.
— Если бы это было так, вы бы не хвастались своим преступлением. Угрызения совести усугубляют вину.
— Вы цитируете Спинозу!
— Не только вы читаете книги, месье.
— А я не люблю Спинозу!
— Ну конечно. А я очень люблю.
— Я вам приказываю: убейте меня!
— Я не могу вас убить только за то, что вы не любите Спинозу.
— Я изнасиловал и убил вашу жену!
— Вы рассказываете это каждому встречному, кого вам удается заболтать в аэропорту?
— Нет, вы единственный, кому я это рассказал.
— Какая честь! Но я вам не верю: ваш номер слишком хорошо отработан. Вы профессиональный приставала.
— Так вы не верите, что я выбрал вас не случайно? Но такой убежденный янсенист, как я, не попросит первого встречного убивать себя. Я прошу вас отомстить мне за то, что я изнасиловал и убил вашу жену.
— Более чем сомнительный аргумент.
— Да вы просто трус! Вы уговариваете себя, что я не убийца, только чтобы не убивать меня!
— Искренне сожалею, но пока вы не представите мне хотя бы одного вещественного доказательства, я не смогу вам поверить.
— Ясно, к чему вы клоните! Если вы получите хоть какое-нибудь вещественное доказательство, вы тут же сдадите меня полиции. Потому что без серьезной улики вы не можете заявить на меня.
Потому что без серьезной улики вы не можете заявить на меня. Не дождетесь, жалкий трусишка, никакого доказательства вы не получите. И если вы заявите в полицию, я буду все отрицать. Дело только за вами: или вы творите правосудие собственными руками, или нет. И зарубите это на своем носу.
— Какое же это правосудие: мстить сумасшедшему, который выдает себя за убийцу? Вы уверяли меня, что убили и своего маленького одноклассника, предварительно помолившись Богу. Так что нетрудно догадаться, что вы за убийца.
— А нож, которым была зарезана ваша жена! Откуда я о нем знаю? По-вашему, мне его сбыл по дешевке сам убийца? Почему вы боитесь правды? Ведь все так просто.
— Да, все очень просто. Я приезжаю в аэропорт и узнаю, что мой рейс задерживают. Ко мне подсаживается какой-то тип и начинает молоть чепуху. Измучив меня своей болтовней, он между делом признается, что двадцать лет назад изнасиловал мою жену, а еще десять лет спустя убил ее. И вы хотите, чтобы я этому поверил?
— В вашей версии много неточностей.
— Вот как?
— Когда вы узнали, что отправляетесь в деловое путешествие в Барселону и вылетаете двадцать четвертого марта?
— Это вас не касается.
— Не хотите сказать? Тогда я скажу. Два месяца назад вашему шефу позвонили из Барселоны и предложили новый рынок сбыта, а заодно пригласили принять участие в общем собрании акционеров этой фирмы, которое состоится двадцать четвертого марта. Вы-то хорошо знаете, что это был за каталонец, который звонил вашему шефу. Вы ведь знаете, что он такой же каталонец, как вы или я, да и звонил он из Парижа.
— Как зовут моего шефа?
— Жан-Паскаль Менье. Вы все еще мне не верите?
— Это только доказывает, что вы мерзавец. А это и так известно.
— Сверхдеятельный мерзавец, верно?
— Скорее, информированный мерзавец.
— Не только информированный, но и сверхдеятельный: с чего бы это вдруг задержали ваш рейс?
— Что? Это тоже из-за вас?
— Простофиля! До вас это только сейчас дошло?
— Как вы этого добились?
— Все было организовано по телефону, как и с вашим шефом. Из первого же автомата я позвонил и сказал, что в самолете установлена мина. Подумайте, сколько бед можно в наши дни натворить с помощью телефонного звонка!