— Не-е… — протянул Сайг, — не обманешь, киммерийский хитрюга… Крыши из серебра — то в Кхитае! — Он смолк, а потом едва ли не с робостью попросил: — Расскажи-ка мне о Наставнике, да о божеской силе, коей он наделяет смертных. Про молнии и обеты, про слуг Митры и злых колдунов, про демонов с того острова, где твой приятель воевал с огнем, и про Шандарат, где разводят этих самых мастафов…
— Да ты уж все слышал не один раз, — сказал Конан.
— Ну, тогда расскажи про Дамаст, в который мы идем! Что за город, хороши ли там девки и вино, каких богов почитают в его стенах, как в нем казнят и как жалуют!
— Большой город, богатый, не меньше и не бедней Хаббы. Весь он застроен башнями, а башни те идут вверх ступенями, и на каждом уступе — сад, либо изваяния богов, или каменные львы с крылами… В наибольшей из башен обитает дуон, владыка Дамаста, а рядом — башни для его женщин, его ближних сановников и слуг.
Весь он застроен башнями, а башни те идут вверх ступенями, и на каждом уступе — сад, либо изваяния богов, или каменные львы с крылами… В наибольшей из башен обитает дуон, владыка Дамаста, а рядом — башни для его женщин, его ближних сановников и слуг. И в стенах городских тоже башни — для стражи и солдат, для колесничного войска и для…
— Э! — прервал киммерийца Сайг. — Выходит, и я буду жить в башне с крылатыми львами? Неплохо! Лучше, чем в занюханной дыре с решетками на окнах, порази меня Имир!
Конан, кивнув, продолжал:
— К воинам своим дуон щедр. На плети не скупится, но за верную службу и храбрость награждает золотом и серебром, а может и усадьбу пожаловать… Провинности карает строго, и есть у него три казни: разрывают преступника конями, либо бросают в яму с ядовитыми пауками и змеями, либо подвешивают на крюк за ребро. Но тебе, я думаю, те казни не грозят. Коня ты сам разорвешь, пауки да змеи разбегутся, завидев твою разбойную рожу, а крюк тебе и шкуры не проколет.
Сигвар, слушавший Конана с жадным вниманием, самодовольно усмехнулся. В варварской его душе жестокость уживалась с любопытством, природная хитрость — с полудетской наивностью, недоверчивость — с тягой к чудесам, невероятным приключениям и опасным авантюрам. Верно он говорил: они с Конаном были два сапога пара. Что с того, что один сапог был выкроен в Киммерии, а другой — в Асгарде? Кожа-то оказалась одного сорта — то ли от непоседливого козла, то ли от дикого быка, коему не сидится на месте.
Скакун, щипавший траву неподалеку, тревожно зафыркал, и Конан поднялся, прихватив головню из костра. Но все было тихо; ни топота копыт, ни людских голосов, ни звона доспехов не слышалось в степи. Только где-то во тьме протяжно и тоскливо взвыл волк.
Когда Конан, успокоив жеребца, вернулся к костру, асир уже спал. На лице его расплывалась довольная улыбка; может, он видел ступенчатые башни с крылатыми львами, может, мчался на быстрой колеснице по улицам Дамаста, а может любовался тем, как какого-то злодея подвешивают на крюке, Конан опустился рядом, положил под правую руку лук, под левую — колчан со стрелами, и, прикрыв глаза, погрузился в чуткую дремоту. Но снились ему не Дамаст и не покинутая прошлой ночью Хабба, а жгучий блеск песка да темневший за пустыней горный хребет, бесплодный склон вулкана да полоска зелени на нем, будто нарисованная гигантской кистью. Она все приближалась и приближалась, пока в лицо киммерийцу не пахнуло прохладой, пока губы его не ощутили вкус влаги, а над головой не зашумели кроны вековых деревьев. И под одним из них, терпеливо поджидая нового ученика, сидел старец с неулыбчивым грозным ликом и взором орла.
* * *
Утром Конан обнаружил, что ветер дует с востока на запад. Был он сильным и ровным, как раз таким, какой нужен, и киммериец тут же принялся за дело: разрезал на полосы мешок, сплел из них недлинную веревку, а конец ее распушил и натер жиром, срезанным с газельего хребта. Теперь оставалось лишь выбрать подходящее место, с сухой травой и каким-нибудь привлекательным ручейком, оврагом либо лощинкой, сулившими спасение от огня.
К полудню, когда беглецы уже одолели немало тысяч локтей, нашлось и место. Степь тут была засушливой, ковыль выгорел под жарким солнцем до хруста и покрывал равнину нескончаемыми волнами, клонившимися под ветром к западу; казалось, золотисто-желтые травяные валы бегут к синему простору Вилайета, словно желая слиться с ним в единый: безбрежный океан. В ковыльном море по-прежнему встречались и курганы, и валуны, и неглубокие лощинки — то совсем сухие, то с ручьями, превратившимися в цепочку луж. Конан выбрал один из таких потоков, лениво струившийся к восходу солнца меж пологих берегов; эта речушка неведомо где начиналась и неведомо где кончалась, но вполне подходила для задуманного.
Конан выбрал один из таких потоков, лениво струившийся к восходу солнца меж пологих берегов; эта речушка неведомо где начиналась и неведомо где кончалась, но вполне подходила для задуманного. Она была мелкой, но довольно широкой, и текла меж холмов н камней, среди коих попадались и весьма большие, человеку по грудь.
— Здесь! — Киммериец, ухватившись за узду, остановил коня на берегу речки. — Здесь мы дадим бой и, коль ветер не переменится, половина хаббатейских жаб потеряет сегодня свою печень. Клянусь Кромом!