Внезапно Конан понял, что это такое.
Сферы! Шары, торчавшие на вершинах каменных обелисков! Это они горели сейчас над дорогой, протянувшись от Сейтура на восток, посылая тревожный знак в По-Кату! Выходит, были они не простым украшением!
И, словно подтверждая эту догадку, огни начали мерцать, то наливаясь красным светом, то почти затухая.
Короткая вспышка, снова короткая, потом длинная… короткая-длинная… длинная-длинная-короткая… Теперь киммериец уже не сомневался, что из Сейтура в По-Кату передают световой сигнал — точно так же, как поступают степные кочевники, разжигавшие костры на вершинах курганов и говорившие друг с другом столбами дыма на огромных расстояниях. Такое умели делать и кхитайцы, но те пользовались днем зеркалами, отражавшими солнечный свет, а ночью — барабанами.
Но у хаббатейцев не было ни дымных костров, ни зеркал; видать, их колдуны придумали кое-что получше — эти сияющие сферы, воздвигнутые на каменных столбах и протянувшиеся от морских берегов до восточных рубежей царства.
Такое умели делать и кхитайцы, но те пользовались днем зеркалами, отражавшими солнечный свет, а ночью — барабанами.
Но у хаббатейцев не было ни дымных костров, ни зеркал; видать, их колдуны придумали кое-что получше — эти сияющие сферы, воздвигнутые на каменных столбах и протянувшиеся от морских берегов до восточных рубежей царства. Внезапно Конану вспомнились слова Гиха Матары, портового смотрителя: «У Хаббы длинные руки, и они достанут тебя повсюду!» Не на эти ли волшебные огни намекал толстобрюхий кинат?
Натянув поводья, киммериец остановился у ближайшей стелы, над которой мерцала алая звезда. Сигвар, застывший неподалеку, пристально уставился на нее, словно хотел прожечь взглядом. Губы его дрогнули, и до слуха Конана донеслось:
— Колдовство… Колдовство, чтоб меня волк обмочил! А ты, воронья башка, говоришь — не тревожься! Как тут не тревожиться, когда о нас уже знают в По-Кате!
Киммериец угрюмо кивнул головой.
— Ты прав, Сайг. Надо было перебить тех ублюдков в Сейтуре!
Сигвар повернул к нему заросшее бородой лицо.
— Ну, а сейчас что делать? Убраться с дороги, подальше от этих чародейных огней?
— Не выйдет. — Конан бросил взгляд налево, потом направо, где по обе стороны Великого Тракта смутными тенями плыли во тьме деревья. — Мы заплутаем ночью, а утром нас изловят, как двух кроликов. Я думаю, надо ехать в По-Кату и пробиваться с боем. До города уже недалеко.
— А это? — Асир вытянул руку к сиявшей на обелиске сфере. — Это колдовство нам не повредит? — Наверно, нет, — киммериец потянул из-за спины лук. — Но подожди, сейчас я проверю, крепка ли хаббатейская магия.
Тенькнула тетива, затем послышался резкий звук — будто от удара металла о камень — и стрела упала на дорогу. Шар на высоком столбе по-прежнему мерцал алым огнем.
— Крепка! — с усмешкой промолвил асир. — Крепка! Не стоит тратить стрелы, они еще пригодятся нам в По-Кате.
Киммериец молча сплюнул, пришпорил коня, и два всадника помчались по дороге, уже не глядя на неуязвимые колдовские огни, мерцавшие над ними словно тысяча глаз затаившегося во тьме чудища. Стояла глухая ночь, и Конан, продолжая погонять жеребца, прикинул, что они окажутся в степных просторах еще затемно, а значит, им удастся передохнуть и покормить лошадей. Впрочем, эти планы зависели от того, что ожидало их в По-Кате.
Вскоре он различил у горизонта черную полоску, клочок сгустившейся тьмы, так непохожей на бархатисто-темные небеса, усыпанные звездами. Полоска росла, превращаясь в ленту с иззубренным верхним краем; смутные контуры башен вставали над ней протянутыми вверх корявыми пальцами. Цепочка алых огней исчезала среди темных и молчаливых стен По-Каты, и Конан поначалу решил, что мерцанье колдовских сфер никого не разбудило и не встревожило. Но затем, увидев проблески света посреди дороги, услышав отдаленные резкие выкрики и звон металла, он понял, что беглецов ждут.
— Придержи-ка коня, приятель, — сказал Сигвар. — Надо бы подобраться поближе, а потом рвануть со всех четырех ног… Так рвануть, чтобы не знающее промаха копье Имира воткнулось в землю за нашими задницами.
— Имир со своим копьем далеко, — ответил Конан, — а хаббатейские лучники близко. Почему бы нам не метнуть в них для начала пару-другую стрел? Дорога станет чище.
— И то верно, — асир потянулся за луком.
— Тебе приходилось стрелять с коня, на полном скаку?
— Нет, Но лошадь все равно что ладья на крутой волне, а я не упомню, когда промахнулся последний раз, метая стрелы с палубы.
— И то верно, — асир потянулся за луком.
— Тебе приходилось стрелять с коня, на полном скаку?
— Нет, Но лошадь все равно что ладья на крутой волне, а я не упомню, когда промахнулся последний раз, метая стрелы с палубы.
— Ну, если так, едем. Считай, парень, что Имир уже занес свое копье.
Гикнув, они понеслись вперед, растягивая луки, сжимая коленями тяжело ходившие бока лошадей. У караульной башни По-Каты разбрасывали искры два десятка факелов, и на освещенном участке дороги вытянулись двумя шеренгами пятнадцать или двадцать стрелков. Конан не успел подсчитать, сколько их было в точности; он рванул тетиву, увидел, как падает первый солдат, и через мгновение сбил второго. Стрелы Сигвара тоже не пропали даром, и устрашенные хаббатейцы бросились врассыпную. Кажется, они не догадывались о ловкости и силе тех, с кем предстояло сразиться, иначе не рискнули бы встать на самом свету; может быть, не знали, что у беглецов есть луки. Теперь прилетевшая из ночного мрака смерть просвистела свой напев четырем солдатам, валявшимся на дороге, на залитых кровью плитах.