* * *
Внезапно, перекрывая грохот музыки, кто то закричал. Голос мужчины, но пронзительный, кастрированный страхом. Голос исходил не отсюда, из города сновидения, а из той, другой выдумки, которую он населял, название которой он не мог припомнить. Усилием воли он вновь обратил внимание на дюны, твердо решив увидеть картину объединения, собирающуюся вырисоваться перед ним. Крик где то возрос до вопля, рвущего глотку, и замер. Но теперь сигнал тревоги звенел вместо него, более настойчиво, чем обычно. Клив ощутил, что сон от него ускользает.
— Нет… — бормотал он, — дайте мне увидеть…
Дюны двигались. Но то было его возвращение — из города в камеру. Протесты его не увенчались ничем. Пустыня поблекла, город тоже. Клив открыл глаза. Свет в камере был все еще выключен, звенел сигнал тревоги. В камерах этажом выше и ниже слышались крики, голоса офицеров в смятении вопросов и требований звучали громче обычного.
Мгновение он пролежал в койке, даже теперь надеясь возвратиться в пределы своего сновидения. Но нет, сигнал был слишком пронзительным, все возрастающая истерия в камерах вокруг приковывала. Он признал поражение и уселся, основательно разбуженный.
— Что происходит? — спросил он Билли.
Мальчик не стоял на своем месте возле стены.
Мальчик не стоял на своем месте возле стены. Несмотря на тревогу, он покуда спал.
— Билли!
Клив свесился через край койки и уставился вниз. Там было пусто. Простыни и одеяла отброшены.
Клив спрыгнул с койки. Внутренность камеры можно было оглядеть в два мига, здесь негде было спрятаться. Мальчика не было видно. Испарился ли он, пока Клив спал? Об этом, конечно, слышали, это был тот караван призраков, о котором предупреждал Девлин: необъясняемое удаление трудных заключенных в другое место. Клив не сталкивался с тем, чтобы такое случалось ночью, но для всего есть первый раз.
Он подошел к двери, чтобы убедиться, сможет ли что нибудь понять в гвалте, царящем снаружи, но отказался от толкований. Самое вероятное — драка, подозревал он, двое заключенных, которые бесились от мысли, что проведут еще хоть минуту на одном пятачке. Он попытался догадаться, откуда пришел первоначальный крик — справа, слева, сверху, снизу, но сон спутал все направления.
Пока Клив стоял возле двери, надеясь, что может пройти надзиратель, он ощутил изменение в воздухе. Оно было столь слабым, что сначала он и не заметил ничего. Только когда он поднял руку, чтобы протереть глаза со сна, он понял, что и вправду на руках его твердая гусиная кожа.
Теперь сзади он услышал шум дыхания, или какое то грубое подобие вдохов и выдохов.
Беззвучно он шевельнул губами, пытаясь выговорить: «Билли». Гусиная кожа покрыла все тело, его трясло. Камера совсем не была пустой, на крохотном расстоянии от него кто то был.
Клив собрал всю свою храбрость и заставил себя повернуться. Камера была темнее, чем тогда, когда он проснулся, воздух казался дразнящим покровом, но Билли в камере не было. Не было никого.
А затем шум повторился и привлек внимание Клива нижней койке. Пространство налилось дегтярно черным, здесь сгустилась тень — как та, что на стене, — слишком глубокая и слишком изменчивая, чтобы иметь естественные источники.
Из нее исходила квакающая попытка дыхания, которая могла бы быть и последними мгновениями астматика. Он понял: мрак в камере возникал отсюда — в узком пространстве кровати Билли, тень просачивалась на пол и клубилась туманом до верха койки.
Запасы страха у Клива оказались неистощимыми. Несколько прошедших дней он расходовал их в сновидениях и в грезах во время бодрствования, он покрывался потом, он мерз, он жил на грани разумного и выжил. Теперь, когда все тело его покрылось гусиной кожей, разум не ударился в панику. Клив чувствовал себя спокойнее, чем обычно, недавние события подстегивали в нем беспристрастность. Он не свернется калачиком. Он не зажмурит глаза и не станет молить о приходе утра, потому что если сделает это, он осознает себя мертвецом и никогда не узнает природы этой тайны.
Он глубоко вздохнул и подошел к койке. Та стала трястись. Укутанный обитатель нижнего яруса двигался почти неистово.
— Билли, — позвал Клив.
Тень двинулась. Она собралась вокруг его ног, она внезапно бросилась ему в лицо, источая запах, схожий с запахом дождя среди камней, холодная и неуютная.
Клив стоял не более чем в ярде от своей койки и все таки ничего не мог поделать, тень представляла для него неодолимую преграду. Зрение могло быть обмануто. Он потянулся к постели. Под его напором пелена разошлась, как дым, — и фигура, бьющаяся на матрасе, стала видна.
Конечно, это был Билли, но все же и не он. Пропавший Билли, может быть, или тот, который появился. Если так, Клив не хотел делить что либо с таким. Здесь, на нижней койке, находилась темная гнусная фигура, все уплотнявшаяся, пока Клив смотрел, создающая себя из теней. В накаленных добела глазах и в арсенале игольчато острых зубов было нечто от бешеной лисицы и одновременно нечто от перевернутого на спину насекомого, полусвернувшегося, скорее с панцирем, чем с плотью, и походило на ночной кошмар, ни на что иное. Ни одна из частей не оставалась стабильной.