Он уставился на Элен поблескивающими в полутьме глазами, будто ожидая, когда к нему обратятся.
— Да? — сказала она.
— Анни Мари говорит, ты хочешь чашку чая? — провозгласил он без пауз и без интонации.
После разговора с женщиной, кажется, минули часы. Тем не менее, она была благодарна за приглашение. Сырость в доме рождала озноб.
— Да, — сказала она мальчику. — Да, пожалуйста.
Ребенок не двинулся и лишь смотрел.
— Ты собираешься показать дорогу? — спросила она.
— Если хочешь, — ответил тот без всякого энтузиазма.
— Мне хотелось бы.
— Ты фотографируешь? — спросил он.
— Да. Фотографирую. Но не здесь.
— Почему не здесь?
— Слишком темно, — сказала она ему.
— Не действует в темноте? — спросил он.
— Нет.
Мальчик кивнул так, словно эта информация каким то образом хорошо укладывалась в его картину мира, и без единого слова повернулся кругом, очевидно, ожидая, что Элен последует за ним.
* * *
Если на улице Анни Мари была молчалива, в уединении собственной кухни она была далеко не такой. Настороженное любопытство исчезло, его сменили поток оживленной болтовни и бесконечная суета в череде мелких домашних хлопот, похожая на суету жонглера, удерживающего несколько вращающихся тарелок одновременно. Элен наблюдала за этим актом балансирования с некоторым восхищением, ее собственные хозяйственные дарования были ничтожны. Наконец пустой разговор обратился к предмету, который и привел сюда Элен.
— Эти фотографии, — спросила Анни Мари, — зачем они вам нужны?
— Я пишу о граффити. Фотографии иллюстрируют мою мысль.
— Не очень то приятное дельце.
— Да, вы правы, не слишком приятное. Но я считаю, интересное.
Анни Мари покачала головой.
— Ненавижу этот район, — сказала она. — Здесь небезопасно. Людей грабят у их собственных порогов. Дети каждый день поджигают мусор. Прошлым летом пожарная команда приезжала по два три раза на дню, пока все мусоропроводы не закрыли. Теперь просто сваливают мешки в проходах, а это привлекает крыс.
— Вы живете здесь одна?
— Да, — сказала она, — с тех пор, как Дэви ушел.
— Это ваш муж?
— Отец Керри, но мы никогда не были женаты. Знаете, мы прожили вместе два года. И у нас случались хорошие времена. Потом однажды он просто встал и ушел, когда я с Керри была у своей мамы. — Она уставилась на свою чашку. — Мне без него лучше, — сказала она. — Только иногда становится страшно. Хотите еще немного чая?
— Думаю, мне пора.
— Одну чашку, — сказала Анни Мари, поднявшись и вынимая вилку из электрического чайника, чтобы вновь его наполнить. Когда она собиралась открыть кран, она заметила что то на сушилке и большим пальцем раздавила. — Ах, чтоб тебя, пидор, — сказала она, затем повернулась к Элен. — У нас эти чертовы муравьи.
— Муравьи?
— Во всем районе. Они из Египта, называются фараоновы муравьи. Маленькие коричневые пидарасы. Плодятся в трубах центрального отопления, видите ли, и таким манером пролезают во все квартиры. Все заполонили.
Такая невероятная экзотика (муравьи из Египта?) поразила Элен своей забавностью, но она ничего не сказала. Анни Мари выглянула из кухонного окна в задний двор.
— Вы должны сказать им, — произнесла она, хотя Элен не знала, кому в точности поручается ей рассказать, — скажите им, что простые люди больше не могут даже ходить по улицам.
— Неужели на самом деле все так плохо? — спросила Элен, поистине уставшая от этого перечня неудач.
Анни Мари отвернулась от раковины и сурово посмотрела на нее.
— У нас здесь случаются убийства, — сказала она.
— У нас здесь случаются убийства, — сказала она.
— В самом деле?
— Этим летом было одно. Старик из Раскина. Это прямо по соседству. Я его не знала, но он дружил с соседской сестрой. Забыла, как его звали.
— И его убили?
— Порезали на куски прямо в собственной гостиной. Его нашли почти через неделю.
— А что же соседи? Они не заметили его отсутствия?
Анни Мари пожала плечами, словно самое главное — об убийстве и человеческом одиночестве — рассказано и больше расспрашивать не о чем. Но Элен настаивала.
— Мне кажется это странным, — сказала она.
Анни Мари включила наполненный чайник.
— Бывает и так, — произнесла она, застыв.
— Я не говорю, что этого не было, я просто…
— Ему глаза выкололи, — сказала Анни Мари, прежде чем Элен снова выразила сомнение.
Элен содрогнулась.
— Нет, — беззвучно прошептала она.
— Это правда, — сказала Анни Мари. — И это не все, что с ним произвели. — Она для эффекта сделала паузу, затем продолжила: — Вы думаете, кто же способен на такое? Правда ведь? Думаете?
Элен кивнула. Она именно об этом и думала.
— Хотя бы виновного нашли?
Анни Мари хмыкнула с пренебрежением.
— Полиции наплевать, что здесь творится. Они стараются насколько возможно держаться подальше от этого места. Когда они вправду патрулируют, они забирают детей, которые напились, и тому подобное. Видите ли, они боятся. Вот почему и держатся в стороне.
— Боятся убийцы?
— Может быть, — ответила Анни Мари. — Опять же, у него есть крюк.
— Крюк?
— У человека, что это сделал. У него есть крюк, как у Джека Жнеца.
Элен не разбиралась в убийствах, но была уверена: то, что делал своим крюком Жнец, вовсе не заслуживает похвалы. Однако подвергать сомнению правдоподобие истории Анни Мари казалось занятием неблагодарным, хотя про себя Элен размышляла, что из этого — выколотые глаза, гниющее в квартире тело, крюк — прибавлено для полноты сюжета. Даже самые добросовестные рассказчики изредка испытывают искушение что то приукрасить.
Анни Мари налила себе еще чашку чаю и потянулась к чашке Элен.
— Нет, спасибо, — сказала та. — Я действительно пойду.
— Вы замужем? — спросила Анни Мари неожиданно.
— Да. За лектором из университета.
— Как его зовут?
— Тревор.
Анни Мари положила себе в чашку две полные ложки сахару.
— Вы вернетесь? — спросила она.
— Да. Надеюсь. На этой неделе. Я хочу сделать несколько снимков в доме, что на другом конце двора.
— Хорошо. Заходите.
— Зайду. И спасибо вам за помощь.
— Тогда отлично, — ответила Анни Мари. — Вы должны рассказать кое кому, так ведь?