Я так и стараюсь поступать.
Мальчик возле Парселла хихикнул.
— Может, это просто табуированный материал, — предположил Арчи.
— Замалчиваемый, — подсказал Дэниел.
— Не то, что ты подразумеваешь, — парировал Арчи. — На политике свет клином не сошелся, Дэниел.
— Какая наивность.
— Что есть табу в сравнении со смертью? — сказал Тревор. — Бернадет уже отмечала: смерть перед нами все время. Телевизор, газеты.
— Может, это недостаточно близко? — спросила Бернадет.
— Никто не возражает, если я закурю? — вмешался Парселл. — Однако десерт, мне кажется, отложен на неопределенный срок…
Элен пропустила замечание мимо ушей и спросила Бернадет, что та подразумевает под «недостаточно близко»?
Бернадет пожала плечами.
— Точно не знаю, — откровенно сказала она, — может, только то, что смерть рядом, мы должны знать, что она за соседним углом. Телевидение недостаточно близко.
Элен нахмурилась. Замечание имело для нее некоторый смысл, но в суматохе момента она не могла постигнуть, что это значит.
— Ты думаешь, там тоже выдумки? — спросила она.
— Эндрю подчеркнул, — ответила Бернадет.
— Милейшие, — сказал Парселл, — есть у кого нибудь спичка? Мальчик заложил мою зажигалку.
— …что свидетели отсутствуют.
— Единственное доказанное — это то, что я не встретила никого, кто что нибудь действительно видел, — возразила Элен, — а не то, что свидетелей не существует.
— Ладно, — сказал Парселл. — Найди хоть одного. Если ты сможешь мне доказать, что твой истязатель на самом деле живет и дышит, я угощаю всех обедом в Аполлинере. Ну как? Великодушен ли я чрезмерно или просто знаю, что не могу проиграть? — Он засмеялся и постучал костяшками пальцев от удовольствия.
— Звучит, кажется, неплохо, — сказал Тревор. — Что скажешь, Элен?
* * *
Она не возвращалась на Спектор стрит до следующего понедельника, но мысленно все время была там: стояла перед заброшенными зданиями под ветром и дождем или ходила по комнате, где неясно вырисовывался портрет. Все ее мысли сосредоточились только на этом. Когда в субботу, ближе к вечеру, Тревор отыскал какой то хороший повод для дискуссии, она не отреагировала на выпад, и наблюдая, как он осуществляет знакомый ритуал самопожертвования, ни в малейшей степени не была тронута. Ее безразличие еще больше разъярило Тревора. Он бушевал, глубоко возмущенный, и отправился к какой то очередной бабе. Элен было приятно видеть его подлинную сущность. Когда он не соизволил вернуться той ночью, Элен и не подумала из за этого огорчиться. Пустой и глупый человек. В его глазах никогда не отражалось ни тревоги, ни мучительного переживания, а что может быть хуже человека, которого ничего не волнует?
Он не вернулся и вечером в воскресенье, и когда Элен на следующее утро парковала машину в самом центре района, ей пришло на ум, что она могла бы затеряться здесь на несколько дней и никто бы не узнал. Так же, как и о старике, про которого рассказывала Анни Мари, лежавшем в своем любимом кресле, с выколотыми глазами, пока пировали мухи, а на столе горкло масло.
Ночь Костров приближалась, и к концу недели небольшая горка топлива значительно выросла. Конструкция выглядела шаткой, но это не помешало мальчикам и юношам, что помоложе, забираться и наверх и внутрь. Основная масса состояла из мебели, несомненно утащенной из заколоченных домов. Элен сомневалась, сможет ли все это даже загореться, а если и будет гореть, то наверняка удушливо. Четырежды, на пути к дому Анни Мари, ее перехватывали дети, выпрашивающие деньги на фейерверк.
— Пенни на чучело, — говорили они, хотя ни у одного не было чучела, чтобы его продемонстрировать.
К тому времени, как она достигла входной двери, в карманах ее совсем не осталось мелочи.
Анни Мари оказалась сегодня дома, хотя радушная улыбка на ее лице отсутствовала. Она просто уставилась на посетительницу, словно загипнотизированная.
— Я надеюсь, вы не против, что я зашла…
Анни Мари не ответила.
— …я только хотела спросить.
— Я занята, — наконец отозвалась женщина. Элен не пригласили войти, не предложили чаю.
— О… это займет одну минуту.
Задняя дверь распахнулась, и сквозняк прошелся по дому. Обрывки бумаги летали в заднем дворе. Элен видела, как они взлетают, словно громадная белая моль.
— Чего вам надо? — спросила Анни Мари.
— Только спросить о старике.
Женщина нахмурилась. Она выглядит так, будто больна, подумала Элен, — лицо женщины по цвету и виду напоминало перестоявшее тесто, волосы были гладкими и сальными.
— Что еще за старик?
— Когда я была здесь в последний раз, вы рассказывали мне об убитом старике, помните?
— Нет.
— Вы сказали, что он жил в соседнем дворе.
— Не помню, — сказала Анни Мари.
— Но вы точно рассказывали мне…
В кухне что то упало на пол и разбилось. Анни Мари вздрогнула, но не двинулась с места, она стояла на пороге и загораживала дорогу в дом. В прихожей были разбросаны детские игрушки, погрызенные и побитые.
— С вами все в порядке?
Анни Мари кивнула.
— У меня дела, — сказала она.
— Вы не помните, как рассказывали мне о старике?
— Должно быть вы неправильно поняли, — ответила Анни Мари, затем понизила голос: — Вы не должны были приходить. Все знают.
— Что знают?
Женщина задрожала.
— Вы не поняли, нет? Думаете, люди не замечают?
— О чем вы? Я только спросила…
— Я ничего не знаю, — повторила Анни Мари. — Чего бы я ни говорила, я соврала.
— Ну, в любом случае, благодарю, — сказала Элен, сбитая с толку глухими намеками Анни Мари. Почти в тот же миг, как она повернулась спиной к двери, она услышала щелчок замка.