Однажды в лесу она вдруг сказала:
— Нам пора возвращаться, — как будто почувствовала, как он отчаянно ждет ту фразу, которую она могла бы сейчас произнести, как будто и сама этого испугалась.
Но чувство ожидания, раз возникнув, никуда не ушло, и Ральф начал думать о том, обернется ли оно когда-нибудь чем-то большим, нежели ожидание, хватит ли у него, в конце концов, смелости обнять ее, дотронуться губами до ее гладких светлых волос, а потом до шеи, до щеки, до веснушчатой кожи на тыльной стороне руки, до лба и закрытых глаз, до губ. И не получится ли так, что все его желания так навсегда желаниями и останутся.
— Вы не должны уезжать из Лахардана, — сказала она, — пока не дочитаете «Ярмарку тщеславия».
— Так я еще даже и не начал.
И не получится ли так, что все его желания так навсегда желаниями и останутся.
— Вы не должны уезжать из Лахардана, — сказала она, — пока не дочитаете «Ярмарку тщеславия».
— Так я еще даже и не начал.
— А когда закончите читать, мы с вами обязательно о ней поговорим. И на это тоже понадобится время.
Иногда на ходу они касались друг друга тыльными сторонами ладоней, а на переправе через ручей руки сами искали и находили друг друга. А еще был неудобный перелаз через каменную стену, и опять ощущение близости.
— Там шестьсот сорок две страницы, — сказала она.
* * *
Они бы ни за что не встретились, не перепутай Ральф дорогу: Люси пыталась об этом думать, о том, что они бы не нашли друг друга, что она бы не знала, что на свете есть Ральф. Ей казалось, что он возник из ниоткуда, и ей приходило в голову: а что, если, уехав из Лахардана, он снова канет в никуда и больше не вернется. Она никогда его не забудет. Всю жизнь она будет помнить эти послеобеденные среды и нынешнее время тоже. А когда она станет старой и ей начнет казаться, что Ральф — всего лишь вымысел, фикция, и все это лето — такая же фикция, то это будет не важно, потому что время все равно рано или поздно превращает память в фикцию.
— Ральф, а чего бы вы сейчас хотели больше всего на свете?
Он нагнулся, подобрал с песка голыш и запустил его в море. Камушек дважды отскочил от воды, потом еще раз, третий й наконец пропал. Он уже не так скованно чувствует себя с ней, подумала она, потому что теперь знает ее немного лучше или, по крайней мере, ему так кажется. Ей нравилась его застенчивость и то, какой он милый.
— Ну, знаете, наверное, просто ничего не делать изо дня в день, и все.
— Ну, этого у меня как раз более чем достаточно.
— Значит, вы счастливый человек.
— Мне будет вас не хватать, когда вы уедете. Навряд ли вы сюда вернетесь.
— Ну, если меня пригласят…
— У вас будет чем заняться.
— И чем же этаким я буду занят?
— Ну, если хорошенько подумать, выбор у вас практически бесконечный.
Они искупались, что случалось обычно два раза в день, а потом пошли в Килоран. К пристани пришлось карабкаться через камни. Там было пусто, и на единственной в деревне улице — тоже. Люси сказала:
— Вот здесь я и ходила в школу.
Они заглянули сначала в одно окошко, потом в другое. Глянцевые карты и памятки по-прежнему висели на стенах вперемешку с портретами королей и королев работы мистера Эйлворда: Вильгельм Завоеватель, королева Мейв и император Константин. На доске было написано: Пусть х = 6.
— Я люблю вас, Люси, — сказал Ральф. — Я вас люблю.
Она ничего не ответила. Потом посмотрела в сторону и еще через секунду сказала:
— Да, я знаю. — И опять запнулась. — Только ничего хорошего из этого не выйдет, из нашей с вами любви.
— Почему?
— Меня нельзя любить.
— Да нет же, Люси, можно! Если бы вы только знали, как вас можно полюбить!
Они говорили на ходу, не остановились и теперь. Шли они медленно, и когда Ральф еще раз взял ее за руку, Люси не стала ему противиться. Он сказал:
— Я влюбился в вас сразу, как только увидел, в самый первый раз. И с каждой минутой любил все сильней и сильней. Вы — первая любовь в моей жизни. И последняя. Я больше никого не смогу полюбить.
— Вы ведь еще не закончили «Ярмарку тщеславия». И мы о ней не поговорили. Надо обязательно поговорить, пока вы не уехали.
— Да не хочу я никуда уезжать. Я хочу остаться с вами, на всю жизнь.
* * *
Когда Люси покачала головой, Ральф понял, что это не относится к тому, что он сейчас сказал, что она никоим образом не ставит под сомнение ту страсть, которая жила в его голосе и в его глазах.
— Да не хочу я никуда уезжать. Я хочу остаться с вами, на всю жизнь.
* * *
Когда Люси покачала головой, Ральф понял, что это не относится к тому, что он сейчас сказал, что она никоим образом не ставит под сомнение ту страсть, которая жила в его голосе и в его глазах. Она качала головой, отказываясь принять его по-детски необузданную и не желающую считаться с обстоятельствами надежду; ничего такого просто быть не может, означал ее молчаливый ответ, рефреном к сказанной чуть раньше фразе о том, что ее нельзя любить.
— Вы первый друг, который был у меня за всю мою жизнь, Ральф. У всех людей есть друзья, а у меня их никогда не было. По крайней мере, в романах друзья бывают у всех.
— Ради вас я готов на все.
— Расскажите мне еще про те места, где вы живете, про дом и все прочее. Так, чтобы я могла себе это представить, когда вас не будет.